Другая жизнь. Лайонел Шрайвер
другими компаниями, в которых работало много людей, им тоже не всегда хотелось утром идти на работу, но они шли, чувствуя определенную долю ответственности – перед поставщиками, инвесторами, страховыми компаниями и пенсионными фондами. Но были и такие, кто искренне любил эту компанию. Нельзя сказать, что он находил оправдание плохому выполнению работ, но должностные преступления, с одной стороны, не касались его, а с другой – становились чем-то глубоко личным. Он испытывал удовольствие, обвиняя «компанию» гораздо меньше, чем «индустрию» в целом. В конце концов, достаточно посмотреть на Глинис. Обвиняя во всем «индустрию», она все же получала удовлетворение оттого, что искала, кого конкретно можно наказать.
Интересно, Эдвард Нокс понимает, насколько мучительным для Глинис было осознание того, что она могла получить рак из-за простых объятий.
Тем не менее, если она хочет считать главным виновником всего работу Шепа, пусть так и будет. Возможно, это и незначительные уступки, но ему так не казалось.
– Прости, – сказал он. – Я не предполагал, что асбест может стать причиной смертельной болезни. И не знал, что он содержится во всем, что перечислил врач. Ты права, я был обязан прочитать все аннотации. Прежде чем начать работать с каким-то материалом, надо знать наверняка, что в нем содержится. Я вел себя безответственно. – Он поперхнулся на последнем слове, никогда в жизни ему не приходилось выдвигать подобные обвинения ни в собственный адрес, ни в адрес других людей. – И тебе приходится за все платить. Это несправедливо. Заболеть должен я. Мне было бы легче, если бы так оно и было. Если бы я мог забрать твою болезнь себе.
Он не очень верил, что это правда. Но при определенных обстоятельствах могло стать правдой.
Когда они вернулись домой, Глинис настаивала, что не голодна, но Шеп убеждал ее, что сейчас необходимо поддерживать силы. Он отлично знал, что для нее такое предложение будет равносильно жизненному проклятию, но все же отважился и посоветовал ей набрать вес перед операцией. После буйства в гараже в Форд-Вашингтон – никто из них не поднял руку, но то, что произошло между ними, действительно было буйством – они вели себя спокойно, подчеркнуто безразлично. Шеп вызвался приготовить ужин, хотя это никогда не считалось его обязанностью. Он старался представить это как жест раскаяния; он хотел обозначить своим поступком начало целой эпохи раскаяния, в которой еще будет много уступок и жертв и еще много приготовленных им ужинов. Она не была настроена ругаться, как и готовить ужин, поэтому уступила.
– Папа готовит ужин? – удивился Зак, заглянув в кухню. По складу характера или из-за возраста в свои пятнадцать он стремился привлекать меньше внимания и оставаться почти незаметным. Он посмотрел на отца, чистящего картошку. – Что ты натворил?
Интуиция детей всегда поражала Шепа и немного раздражала.
– С чего мне начать?
Они решили не говорить детям о болезни матери до тех пор, пока не смогут подготовить их к тому,