Финляндия. Творимый ландшафт. Екатерина Андреева

      Вторник. Я влекусь на службу. Еще довольно рано, но возле Спаса на Крови уже порядочное летнее коловращение. Из-под 2-го Садового моста внезапно появляется триколор: раскрашенная крыша кораблика «Император». Экскурсанты в обнимку загорают на палубе, проплывая мимо Конюшенной церкви, где отпевали Пушкина и Тимура Новикова.

      Вчера мы возвращались из Финляндии, и в машине по «Эху Москвы» весь день говорили про конфликт между музеем и начальством храма Святого Владимира в Херсонесе: директора музея уволили за то, что он запретил настоятелю мостить дорожки и площадь у храма, уничтожая тем самым остатки византийского города. Хочется сказать: «Погодите мостить, отцы! Ради бога! Может, еще археологи на этой площади и на этих дорожках откопают какие-то реликвии времен святого Владимира, может, пряжку его или стремя – ходил же он по этой земле со своей дружиной, не прямо ведь в купель десантировался, как опытный боец ВДВ»[1].

      На заседании, рассматривая Неву с корабликами и пляжную стенку из голых под куртиной крепости, я так и эдак обдумываю свою книжку о Финляндии. Есть время, да и Пеструша любит поспать между клавиатурой и монитором под мое аритмичное постукивание.

      Меня уже года два в этом деле подзадоривают слова знакомых москвичей. Один из них сказал: «Да ладно, Катерина. Финляндия никому не нужна просто потому, что она никак не отразилась в культуре других стран». Другой убежденно заявил, что «ценность финского искусства – выдумка питерской интеллигенции начала века» (он имел в виду, конечно, век прошлый, ведь у него было настоящее авангардное начало, не то что у нас в нулевые, хотя многие про тó начало думали, что это вообще-то конец).

      Как же это не отразилась, – возражаю я в уме, – всякий, конечно, сразу вспомнит Тома оф Финланд, но не о нем теперь речь. «Калевала» породила «Песнь о Гайавате» Лонгфелло и фантастических героев Толкина. Лучшая совместная работа Филонова и его учеников – иллюстрации «Калевалы»; «Мир искусства» начался «Выставкой русских и финляндских художников», а Матюшин сделал такое признание: «За оболочкой северной финской кирхи воспринимаю исходящий огонь возрождения и причастия новой мысли и жизни. Чувствую бедных, набожных финнов, тихо, по-звериному чистой душой принимающих частицу этого чуда»[2].

      Огонь этот чувствовал не только Матюшин. Русский священник Григорий Петров сумел сделать так, что этот огонь оказал воздействие на жизнь целого государства, находящегося от Финляндии за тридевять земель. Его книга «Финляндия, страна белых лилий», изданная в 1923-м в Сербии, через Болгарию попала в руки Ататюрка, и тот распорядился перевести ее на турецкий и раздавать всем офицерам своей армии вместе с Кораном. Пути истории неисповедимы. Петров был «левым» священником, популярнейшим проповедником начала ХХ века. Неудивительно, что у него возникли проблемы с Синодом. В 1907 году его лишили сана и запретили в течение семи лет жить в обеих столицах. Получив этот «минус» и оказавшись под постоянным полицейский надзором, он предпринял несколько путешествий в провинцию, в том числе и в Финляндию, где обнаружил идеальное по тем временам гражданское общество, строящее страну. В революцию Петров примкнул к белым, потому что считал большевизм болезнью измученного самодержавием русского народа. Он бежал из Крыма в 1920-м и в эмиграции описал финскую модель «очищения» народной жизни, которая дала такие прекрасные результаты в реформировании Османской империи[3].

      Можно было бы попробовать получить грант, чтобы написать о том, какая это все неправда про финскую культуру. Но надо умело формулировать тему, потому что актуальность и в Африке актуальность – просто на описания красот никто не даст, когда в топе исследования вроде: «Поведение России в Арктике». Ну например, «Архитектура общественных мест Финляндии и социальная ответственность искусства». Похоже на тему какой-нибудь дипломной работы эпохи позднего Брежнева: «Архитектура детских садов на побережье Финского залива», а там пиши себе взахлеб о полузапрещенном модерне.

      Социальная ответственность, разумеется, есть. И, например, в творчестве Алвара Аалто и Туве Янссон ее понимание было в полном смысле слова провидческим. Меня увлекает в финской истории развившееся в отнюдь не самых благоприятных условиях культурное своеобразие, потому что основой правильного понимания социальной ответственности является независимость личного взгляда на вещи.

      Не далее как позавчера мы кружили вокруг этой темы в разговоре с друзьями, осматривая церковь Святого Генриха в Пюхтяя.