Отсутственное место. Ирина Васюченко
отдаваться со страстью в публичном доме, Молодцова утверждала, что образование идет само, как служба во время солдатского сна…
Но там можно было жить. Те годы – потерянный рай, даром что тогда раем не казались. А Госфильмофонд, где Тата и Женя теперь синхронно переводят англо- и испаноязычные фильмы, – та же контора со всем набором прелестей: тут тебе и начальство, и коллектив, с бесцеремонностью болота норовящий всосать тебя в свое лоно, и профсоюзные собрания, не говоря уж о вечных призывах крепить дисциплину и угрозах в самом скором времени укрепить ее окончательно. Пусть режим и род занятий там куда приятнее здешних, это все равно на грани человеческих возможностей. Беренберг, та все выдержит, в ней сил чертова прорва. На что Гирник крепка и азартна, но с Женькой даже ей не тягаться. Она – единственная, кому случалось после многочасовых лесных шатаний вынудить Шуру сдаться первой: «Пошли домой!» Да еще в ответ – вздох, тот самый, во всех иных случаях фирменный Шурин: «Как, уже?» Ей тоже всего всегда мало, она доводит до изнеможения, что в споре, что в бадминтоне, неутомимая алчность… Нет, главное, Беренберг выше мира. Закрепилась на такой высоте, где ее не достанешь. А за Татку страшно. Такая порывистая, уязвимая, такая…
На сей раз не они. Муж:
– Скажи что-нибудь, и я тебя опровергну!
Это из очередной научно-фантастической книжки. Шура ее тоже читала: с ним волей-неволей станешь знатоком фантастики.
– Попробуй. Тезис: Скачков, ты очень умный.
– Антитезис: я безумец, неприличный плюгавый субъект, без памяти влюбленный в собственную жену. Я даже не подкаблучник, потому что эта жуткая особа из лени вечно шлепает в каких-то плоских тапочках. Пяткой не шевельнет, чтобы подогреть мою безрассудную страсть! Даром что от горшка два вершка, ножки тощенькие, а головища, как артельный котел! Но я так радикально одержим бесом, что под ейной стоптанной подошвой чувствую себя блаженным, как властелин мира. Что, съела?
– Сейчас сравняем счет. Ты в комнате один, Зайцев и Владыкин на правах начальства смылись пораньше, отсюда красноречие. Однако в полседьмого мы встречаемся «у чаши», тогда оно появится и у меня. Все это, заметь, неопровержимо.
Она уже не помнит, с чего они прозвали «чашей» толстенную колонну, что, вся топорщась мелкой лепниной, подпирает потолок в вестибюле станции метро Курская. Но то, что их речи зачастую никому, кроме них же самих, не понятны, теперь определенно кстати.
– Мистер Холмс, вы мошенник. Но я действительно один, а потому слушай новость. Я тут завел шашни с неким заведением того же рода. И похоже, меня туда возьмут. От дома будет подальше, на этом мы теряем минут двадцать, зато обещают на столько же рэ больше. Я разбогатею, заведу терем и тебя там запру! По вечерам буду на свежем воздухе прогуливать, чтобы не умерла. Но без меня уж за ворота ни шагу, котище бродячее! Наконец-то душа будет спокойна.
– Ну, Скачков…
– Ага!