Кавказский роман. Часть I. Спасатель. Ирина Викторовна Буторина

      Лиза стояла в лучах бьющего в глаза света в белом халате и кого-то горячо убеждала:

      – Не надо левую руку – как он жить будет?

      – Проживёт, а так – верная смерть, – отвечал чей-то строгий и равнодушный голос. – Вы медик, разве не знаете, что такое гангрена, да ещё и на фоне пневмонии? Руку может спасти только чудо, помноженное на неустанный уход, который в условиях полевого госпиталя оказать никто не сможет.

      – Я смогу, – отвечал звонкий Лизаветин голос.

      – У вас нет на это времени. Операция за операцией. Сколько вы спите?

      – Я это сделаю, даже если вообще спать не буду», – сказала она твёрдо. – Вы его не знаете. Легко распоряжаться чужой судьбой, когда ты не знаешь человека.

      – Не забывайтесь, Елизавета Николаевна, – прозвучал раздражённый голос мужчины. – Я – хирург, и если я начну думать о судьбах оперируемых, а не об их жизнях, то половина здесь лежащих отправится на тот свет. Вы не можете взять ответственность за его жизнь на себя, так как не являетесь его родственницей.

      – Я могла стать его женой, – скорее выдохнула, чем сказала Лиза и вдруг заплакала, уткнувшись в марлевую салфетку.

      – Вот только соплей нам сейчас не хватало, – разозлился хирург.

      И вдруг из тёмного угла операционной в жёлтое пятно света вышла тоненькая женская фигурка, так похожая на мать Руслана, и тихо, но уверенно заявила:

      – Я помогу Елизавете Николаевне. Я горянка и с детства умею лечить раны и обморожения лекарственными травами. У нас в горах нет аптек, но есть много трав, я их собираю каждый год.

      Получив поддержку, Лиза перестала плакать и жаром принялась убеждать хирурга сохранить левую руку лейтенанта и что она готова взять ответственность на себя как единственный знакомый лейтенанту человек.

      – Делайте что хотите, у меня сегодня ещё пять операций, – заворчал хирург и вышел из операционной.

      Руслан слушал этот спор, не понимая его и не принимая на свой счёт. Ни левая, ни правая рука не болели, а вот поломанные ноги ныли, и ещё мучила невыносимая жажда. Практически не разжимая рта, он простонал:

      – Пить!

      Сделав глоток из поднесённого к губам стакана, тут же опять провалился в горячую бредовую бездну. В воспалённом мозгу мелькнула одна-единственная мысль: «Они здесь».

      Лизу он не забывал никогда. В заснеженных окопах под Новгородом и в продуваемых степях Поволжья, лёжа под бомбёжками и собираясь идти на разведку, он всегда вспоминал своих любимых женщин: Лизу и маму – и был уверен, что бог не допустит, чтобы он ушёл в иной мир, не повидавшись с ними. И вот они рядом, когда ему по-настоящему тяжело. Понимание страшной беды, которая приключилась с ним, пришло после недели мучительной горячки, когда миновал кризис. Очнувшись ночью в тёмной палате, он вдруг отчётливо понял, что та жизнь, которая