Возвращение. Виктория Хислоп
сторону характера Лорки: на одном поэт, стоявший за огромным нарисованным бипланом, изображал летчика, на другом его улыбающееся лицо выглядывало в прорезь ростовой ярмарочной фигуры полнотелой женщины. Сквозила в них какая-то детская дурашливость; на прочих же, где Лорка позировал с группой других интеллектуалов или с молодым человеком, он был сама серьезность.
Чем бы он ни занимался: играл на фортепиано, выступал с речью, дурачился, позировал фотографу, – поэт явно был человеком, влюбленным в жизнь; эти фотографии, от которых веяло теплом и жизнелюбием, воодушевили Соню не в пример больше, чем сам дом. Они запечатлели драгоценные мгновения беззаботной жизни, от которой скоро не останется и следа. Одним этим они уже приковывали к себе внимание.
Фотографии были разложены по порядку и выставлены в аккуратных деревянных отделениях, тянущихся вдоль прилавка. На последней в ряду был изображен Лорка, стоящий у входной двери этого самого дома летним днем; яркий солнечный свет резко обозначил отбрасываемую мужчиной густую тень. Соня задумалась: что, если этот снимок был сделан в то же лето, когда поэта арестовали и убили?
Женщина двигалась вдоль ряда фотографий, вытаскивая по одной каждого вида.
– Я могу вам чем-нибудь помочь? – спросила девушка за кассой.
Ее слегка озадачило то, как надолго посетительница задержалась у открыток. У них, бывало, подворовывали, но обычно это случалось, когда на экскурсию приводили школьников, в то время как эта женщина не вызывала даже и тени подозрения. Заприметив пачку открыток в руках Сони, девушка, перегнувшись через прилавок, потянулась к стопке книг.
– Если нужно так много, – сказала она, – лучше возьмите вот это.
Соня взяла из ее протянутых рук маленькую книжицу и пролистала страницы. Там были собраны все изображения с открыток и даже больше, снимки сопровождались подписями и цитатами. Со словарем у нее, может, и получится их перевести.
Взгляд Сони остановился на последнем снимке Лорки, где он сидит в белом костюме за столиком в кафе в компании стильно одетой дамы в берете. Перед ними на столике стоит графин с вином, сквозь густую крону деревьев пробиваются солнечные лучи. За другими столиками расположились еще посетители; они сидят, откинувшись на плетеных стульях: картина людского отдыха, мирной и спокойной Испании.
Под снимком несколько слов: «Lo que más me importa es vivir». Их Соня могла перевести и без словаря: «Для меня важнее всего – жить».
Трагическая ирония этих слов поразила ее в самое сердце. Во всех увиденных образах: в тюрбане, в аэроплане, с друзьями, с семьей – Лорка представал человеком с неуемным аппетитом к жизни. Сейчас уму было непостижимо, как поэт, любой поэт, мог стать фигурой столь важной, чтобы подвергнуться казни. Простой сельский беленый дом являл собой застывшее во времени воплощение невинности, памятник, который не трогали, хотя все находившееся от него в непосредственной близости смели с лица