Глумовы. Федор Михайлович Решетников
его натура чего-то требовала, хотелось ей жить настоящею жизнью, а кругом он видел только гадость и мерзость. С отвращением ко всему он приходил в завод, где его, прослужившего хорошо в уездном суде и у поверенного, сделали столоначальником; но он не мог ужиться с заводскими порядками; его отправляли в полицию под арест и даже раз выстегали за то, что он сказал грубость одному из членов главной конторы, а не сменяли его с должности только потому, что он переписывал записки управляющего, часто прислуживал у него вроде лакея и раз даже удостоился чести похристосоваться с ним в Пасху, – большая редкость в заводе.
Можно сделать заключение, что для молодого человека жизнь была очень скверная.
Елену Гавриловну он знал не с тех пор, как он танцевал с ней на вечорке. Он еще прежде встречал ее раза два на старозаводской слободе, когда ходил к тетке Коропоткиной, и тогда она произвела на него приятное впечатление; потом он видел ее на рынке в базарный день. Он торговал мясо так себе, только для того, чтобы ближе вглядеться в нее. После этого он думал об ней долго, но потом так и позабыл со временем – до вечорки, а с этих пор мысль жениться не покидала его. Но как жениться? Что скажет еще отец… И все-таки, несмотря на эти тяжелые сомнения, он, как мы знаем, путешествовал на старозаводскую слободу и узнал-таки, что и она его любит.
Бежит Илья Назарыч по старозаводской улице и ног под собой не слышит; слышал он, как будто что-то пролетело мимо него, и пуще пустился бежать. Вот залаяло собачье войско, две собаки сцапали его за фалды сюртука, третья укусила ему ляжку. От боли он не вскрикнул, а принялся бросать в собак каменья, но попадал плохо, да и что он мог сделать с двадцатью собаками, с ожесточением нападавшими на него?
– Проклятая слобода! – шепчет он.
– Эй ты, балда! стой! – прокричал мужской голос в темноте.
– Послушай, друг любезный, прогони, пожалуйста, собак, искусали.
– Цыц, вы, шельмецы! Цыц!.. – Собаки долго еще лаяли, потом мало-помалу стали отступать от Ильи Назарыча.
– Что ты тут шляешься?
– Я… ничего… я у тетки был.
– Я вот те покажу тетку. Скидывай сертучонко-то!
– Послушай, приятель, я человек бедный.
– Эй, Онисим, подь сюда! – И говоривший схватил Илью Назарыча за горло. Явился другой человек.
– В воду его. Да это, никак, сынок Назарка Плотникова!
– Он.
– Братцы! вы знаете ведь моего отца. Зачем вы меня-то обижаете?
– За то, что он подлец. Так ты ему и скажи, да и зятьку твоему тоже скажи, а коли не скажешь, в другой раз мы тебя стеганого представим ему. Скидывай, тебе говорят, сюртук-то!
– Да ведь он на мои деньги шит, братцы…
– Не ходи в нашу слободу! Зачем ты нас побеспокоил, коли знаешь, что нам завтра чем свет надо на рудник идти? – И с него сняли сюртук со всеми принадлежностями.
– Братцы, как я домой приду… Ведь я за делом ходил.
– Ходи днем. Ишь, нашел