Предпоследняя правда. Елена Колина
Танин букварь в пакете так на него подействовал – вдруг он подумал фразой из своего детского букваря: «Мы не рабы, рабы не мы», – и взял письмо, и тут же ужаснулся своему мысленному пафосу, и смешливо подумал: «Мама мыла раму».
Письмо было от сестры отца, Иды. Короткое, неуверенное, оно ведь писалось в никуда, просто на всякий случай. Сухая информация: жизнь Иды в Америке сложилась успешно, в настоящий момент она является вице-президентом банка «Merrill Lynch», хороший сын, дочь неудачная, с дочерью не общаются… И только в конце, как будто другой рукой, скачущие строчки: «Если ты жив и не ответишь, я пойму. Давка, любимый братик, если ты жив…»
Невероятно, нереально! Сестра отца нашлась через – сколько лет? – через пятьдесят, после двух войн, после стольких лет железного занавеса… Она американизировалась, у нее уже не наше сознание – с неудачной дочерью не общается… Что ему со всем этим делать? Не сказать отцу о письме невозможно.
Но сказать означает признать факт получения письма из рук иностранца. При его форме секретности любой, даже самый невинный контакт с иностранцем – на улице, в кафе, по меньшей мере может повлечь за собой отстранение от работы, – это крах всей жизни, а при желании может быть истолкован как измена Родине. В любом случае это крах всей жизни. И ради чего это – крах всей жизни?.. Он не диссидент, не борец с режимом и вообще – НЕ БОРЕЦ. Он математик и занимается не только чистой математикой, работает на оборонку.
Поступить предусмотрительно, сказать отцу и предупредить первый отдел о том, что нашлись родственники за границей? Невозможно, порядочный человек не имеет с ними дела, не играет по их правилам, не стучит в КГБ на самого себя. Что НЕВОЗМОЖНЕЙ?
…Все невозможно. Но что же это за страна?! Что бы ни было, интересы Родины, оборонная промышленность, военные секреты, но, господи, что это за страна, которая не позволяет встретиться двум старикам даже в письмах… Блядская страна! – подумал Кутельман и испугался, – кажется, он впервые в жизни выругался матом, хоть и мысленно.
Как только они наконец сели за стол, Фира сказала:
– Эмка, расскажи сначала, как прошла защита твоих аспирантов, тебе же не терпится…
– На первом месте у него работа, на втором аспиранты, а семья у него на третьем месте, – шутливо, тоном сварливой жены сказала Фаина. Аспиранты были частью «работы», но так звучало драматичней, – семья на третьем месте. Ей нравилось говорить, что семья на третьем месте, – это правильно, так и должно быть, а лучше бы на пятом или на шестом…
– Один защитился блестяще, а другому кинули два черных шара, нужно посылать работу в ВАК. Ну, ничего, я им покажу, они у меня попрыгают, они у меня как миленькие признают свою предвзятость, свои ошибки… – воинственно сказал Кутельман. Он возился со своими аспирантами, как с детьми, и сейчас был так взволнован, будто это лично ему кинули два черных шара.
– Вот видишь, – в пространство сказала Фира. Все поняли, что означало это «вот видишь», – это было сказано Кутельману, но на самом деле