Снег идет в сердце моем. Сергей Васильев
бу просеять? Но друг не наносит визита.
Как-то приехал, напился – и был таков.
И от любви ни крупинки уже не осталось,
Вся сквозь пальцы ушла,
а попробуй пойми, к кому.
Старость ли это или, может быть, просто усталость,
Только сито и здесь, наверное, ни к чему.
Что до чести и совести, здесь, поверьте, тем боле,
Ни судьбы, ни помыслов своих я не стыжусь.
Пусть себе предают
и воруют хотя б и по Божьей воле,
Я на такие подвиги, видит Аллах, не гожусь.
Остается душа? Что ж попробуйте, коль угодно.
Не устанете разве напрасный допрос чинить?
Ведь она, как мустанг в степи, чиста и свободна,
Ни заарканить ее, ни наветами не очернить.
У меня и муки-то нет,
чтоб просеивать через сито,
Ни доходов и ни сберкнижки – одни стихи.
Но висит на гвозде в сарае старое сито:
Просеивайте мою жизнь —
не найдете там шелухи.
Матери
Вот еще одна зима да в чужом краю,
За окошком ночь залегла, как тать.
Но едва лишь улыбку вспомню твою —
Не поверишь: сразу начнет светать.
Пролистаю ледяные страницы зимы
И услышу плач и небесный гул.
И пошлю, у Господа взяв взаймы,
Городскую песню в родной аул.
Ты, как птица, лишившаяся птенца,
Сколько ж мы не виделись-то – бог весть!
Вспоминаю черты твоего лица
И стыжусь того, что я еще есть.
Я окутан цепью пыльных дорог,
И отныне чужбина – моя судьба.
Мой небесный дар без тебя продрог,
И мой голос хриплым стал без тебя.
Вот еще одна зима да в чужом краю,
Сладко, думаешь, спится с тоской вдвоем?
Встану среди ночи, чайку попью —
И услышу твой шепот в сердце моем.
Отцу
Все дорого в мире: и звезды, и жизнь человечья:
Отец постарел, но чабанской судьбой дорожит.
На горных полянах большущее стадо овечье
Белее тумана и снега белее лежит.
Я в жизни любил странных женщин,
вино и дорогу,
Еще суету и столичные дрязги любил.
Но время пришло возвращаться к родному порогу,
И я возвращусь, коль дорогу еще не забыл.
Высокая бурка небес упадет мне на плечи,
Меня согревая теплом и ни в чем не виня,
И коршун помашет крылами, и стадо овечье
Пускай исподлобья, но все ж поглядит на меня.
Нет, все-таки можно поспорить
и с роком, и с веком:
Отец постарел, но улыбка не сходит с лица,
И свет доброты – тот, что делал меня человеком,
И ныне, как прежде, сияя, идет от отца.
Он светел и чист, словно быстрые горные реки,
И мудрость его велика и тиха, как гора.
Все просто на свете: вот зло, вот добро, и вовеки
Им вместе не быть – эта истина слишком стара.
«Нету моей бабушки…»
Нету моей бабушки,
Нету!
На ее могиле выросли травы,
Над ее могилой висит звезда.
А я, хлебнувший земной отравы,
К ней опоздал. Уже навсегда.
Нету моей бабушки,
Нету!
Она до сих пор стоит предо мной —
Величайшей битвы со злом ветеран,
Высвечивая, как рентгеном, мой путь земной,
Излечивая меня от душевных ран.
Нету моей бабушки,
Нету!
Только в этом, наверное, она не права,
В остальном упрекнуть невозможно ее.
И шумит на могиле ее трава,
Словно осиротевшее сердце мое.
Нету моей бабушки,
Нету!
«Не дается мне в руки слово…»
Не дается мне в руки слово,
Словно