Капитан дальнего следования. Игорь Кулькин
в маршрутках или троллейбусах, когда все на грани фола, на грани единой ошибки. Сказал фразу невпопад – и все, до свиданья, вот моя остановка.
– Ты главное не дай ей понять, что она тебе нравится слишком сильно, – вещал после третьей стопки водки Виталик, – побольше уверенности, даже наглости. Твоя главная цель – номер ее телефона. Дала номер – значит, заинтересована. Остальное уже дело техники.
В кафе накурено и душно. Павел грустно слушает. Его друг закончил медицинский университет и работает психологом. У него коричневый портфель и стильные очки. Он пьет водку только в этом заведении под названием «Черная зебра», в котором обычно собирается народ, склонный к интеллектуальным занятиям и увлекающийся рок-н-роллом.
Уже близко полночь, и все столики заняты. Везде оживленно. Многие уже здорово приняли и согласны на любые подвиги. Какая-то пьяная блондинка бродит по залу и пытается познакомиться с парнями. Никто ей почему-то не рад. После очередного разговора, оставшегося в плотной накуренной неизвестности, которой пропитано кафе, она возвращается на место и громко кричит, указывая на парней, сидящих за тем столом:
– Они не педики! Они не педики!
Более трезвая подруга пытается усадить ее за стол, но девушка ругается и пытается вырваться. Наконец буянку уняли. Спокойствие восстановлено.
– И еще одно, – говорил Виталик. Сигарета в его пальцах агонизирует, серые хлопья падают в пепельницу, как снег с ветки дерева, – никогда не молчи на первом свидании. Неси полную чушь, ахинею, но главное – говори. Не давай себе молчать.
Павел вспомнил эти слова именно теперь, когда Юля была возле него. Они молчали долго до неприличия. Вокруг шумела, как непокорный океан, полная народа набережная. Звук из динамиков несся так, что мешал говорить. Казалось, и слова не услышишь в этом сплошном бедламе, когда все кричат, хохочут, свистят. Но он все равно наклонился к Юлии – она стояла рядом и, казалось, зябла от волжского ветра, хотя было жарко, – и начал ей говорить… что-то. Она ответила на удивление охотно. Прокричала ему в ухо свое невысокое мнение о выступавшем певце. Павел продолжал – ломая себя, заставляя себя говорить снова и снова, и Юля уже смеялась, и все вокруг стало приятным, и хохочущие люди казались родными братьями, словно вся набережная смеялась над одним и тем же.
Ветер между тем усиливался, и синие знамена на флагштоках, установленных возле сцены, развевались вольно и смело. Быстро темнело, и белые огни сцены мерцали сквозь наступающую ночь, и лучи словно неслись вместе с музыкой, и рвали пространство. Бурая, почти черная Волга казалась угрюмой и древней, и огоньки лодок, еще мелькавшие на ней, были лишь мелкими искорками огромного языческого костра, который разгорался на набережной. Диджей объявил Жижерину. Все зашлись в восторге.
Песня затянулась, как зажеванная магнитофонная пленка, а Павел смотрел на Юлию – она была вся сиреневая, упавший свет, фонарь с синим стеклом. Все остальные фонари