Лиса в курятнике. Карина Демина
сколько лет им… помнится, очень громким дело вышло.
И если б не снимки, иск газете грозил бы изрядный.
Выкинуть.
Забыть.
Не он первый, не он последний. Лизавете случалось повидать всякого, а потому… не в титулах дело, лишь бы люди хорошие были.
Так она себя успокаивала и все ж чувствовала себя самозванкою.
Шла вот, стараясь не шибко по сторонам глазеть – после полюбуется, приговаривала:
– Это работа… просто работа…
А идти получилось далеко, ибо дворец царский был преогромен – это Лизавета знала, но испытать на собственной шкуре – дело иное. И выходит, поселили ее в стороне… специально? Или же… она видела в том коридоре двери иные, прикрытые, порой подернутые пеленою сторожевых заклятий. Но только двери. А люди за ними есть?
– Прошу. – Руслана присела и тихо сказала: – Дальше мне ходу нет. Это чистая половина…
Лизавета, стало быть, на грязной обреталась?
– Вы в гостевом крыле, – объяснила Руслана, видя взгляд недоумевающий. – А тут начинаются личные покои… ее императорского величества.
Вот тут-то Лизавета и растерялась.
Так растерянною и вошла в дверь, благо та распахнулась предружелюбнейше, словно сама Лизавету приглашая. А стоило ступить на янтарный пол, дверь-то и закрылась. Ударила палка, и чей-то голос над ухом провозгласил:
– Лизавета Гнёздина, баронесса…
Ох ты ж, божечки…
Было время, матушка приговаривала, мол, красоты много не бывает. И прежде Лизавета всенепременно согласилась бы с нею, а теперь вот понимала: бывает.
Еще как бывает.
Еще какой красоты… она вновь ощутила укол совести: куда ж ты полезла-то… а главное, зачем? Ведь понятно же, что нет у двадцатипятилетней особы, почти, почитай, старой девы со смутными жизненными перспективами, ни единого шанса против этаких-то красавиц.
И понимала это не только Лизавета.
Она живо ощутила на себе взгляды. Одни – заинтересованные. Другие – полные непонятного раздражения. Третьи – равнодушные, пожалуй, так смотрят на птицу, случайно залетевшую окно, вяло любопытствуя, найдет ли оная выход или же разобьется о янтарные стены.
– Доброго дня. – Она присела, как учила матушка, и улыбнулась.
Никто не отозвался.
Две девицы, стоявшие подле, демонстративно отвернулись, показывая, что не намерены тратить драгоценное время на некую сомнительного вида особу.
– И представляешь, он мне говорит, что у меня преочаровательнейшая улыбка, – нарочито громко произнесла светловолосая барышня в полосатом чайном платье.
– Ах… – Ее соседка взмахнула ручкой, за которой протянулась ниточка жемчужных бус. И коснулась губ. – Это так… трепетильно!
Лизавета огляделась. Комната больше не казалась такой уж преогромной. И кажется, Лизавета даже поняла, где находится: в Малой янтарной гостиной. Ибо где еще возможно подобное великолепие? Стены, выложенные из кусочков янтаря, казались укрытыми теплым аксамитом. И если присмотреться…
Лизавета