Ликвидация последствий отстрела негодяев. Василий Головачев
свободны, товарищи.
– Я тоже? – на всякий случай спросил Барсов.
По губам Перекопова скользнула тонкая улыбка.
– Сдавайте дела преемнику, – добавил Соломонов. – Из города просьба никуда не выезжать до окончания расследования. Обоим необходимо заполнить протокол о хранении гостайны. Всего хорошего.
Барсов и Гаранин повернулись и вышли, унося на спинах кирпичи взглядов присутствующих.
В коридоре полковник повернул голову к Вениамину и сказал бесстрастно:
– Узнал второго?
– Н-нет, – сказал Барсов. – По-моему, ни разу с ним не встречался.
– Перекопов – бывший начальник службы охраны президента, он и руководит «Прикрытием».
– Вы его знаете?
– Знал… когда-то.
– У него взгляд как у рентгеновского аппарата. Нам надо его бояться?
– Посмотрим.
К идущим по коридору мужчинам подошли двое парней одинаковой комплекции и в одинаковых серых костюмах.
– Товарищ полковник, – сказал один из них с виноватым видом, – нам приказано сопроводить вас домой.
Барсов перехватил взгляд Гаранина и понял, что с этого момента и у него, и у командира начинается веселая адреналиновая жизнь.
Композиция 3. Пенсионер на распутье
Подмосковье
Ева встретила его так, что Калёнов забыл и о Лавецком, и о заговоре, и своих болях в груди, причиной которых были мощные удары генерала, оказавшегося резидентом не какой-то стандартной зарубежной спецслужбы, а Бильдербергского клуба, организации, о деятельности которой было сложено множество легенд и слухов и которая на самом деле представляла собой тайное мировое правительство.
Заметив, как он морщится, Ева развила бурную деятельность: свозила его на рентген в ближайшую поликлинику Вереи, где выяснилось, что рёбра у Калёнова целы, хотя гематом насчитывалось чуть ли не с десяток, потом в аптеку за лекарствами, и уже в девять часов утра он, сонный и чистый после душа, лежал в кровати и пил горячий чай с кизиловым вареньем.
Впрочем, Ева не дала ему уснуть, переодевшись в халатик, подчеркивающий её прелести, и он не удержался, притянув женщину к себе, когда она заботливо поправляла на нём простыню. У неё были впечатляющие груди, от которых Калёнов сходил с ума (признаваясь себе в этом). В ее тридцать пять лет они поднимали халат двумя зенитными ракетами, и удержаться, чтобы не погладить их, было невозможно. Калёнов и не сопротивлялся своему желанию, не выпуская Еву из рук. Скользнув затвердевшими сосками по его груди, она легла на него, её волосы накрыли лицо Максима копной сена, и он перестал думать о чём-то (боль отступила), кроме восхитительной близости тела любимой женщины…
Потом он уснул и проспал до вечера, пока она не разбудила его, подав чашку горячего пунша.
– Пей, это придаст тебе…
– Силы? – очнулся он.
– Смысла жизни, – рассмеялась она.
Проснулось желание жить активно.
– Предлагаю пообедать.
Ева