Поменяй воду цветам. Валери Перрен
Виолетта Туссен».
– Я знаю… – отвечает комиссар.
– Но как?..
– Сначала я думал, что Туссен – прозвище. Шутка.
– Шутка?
– Согласитесь, Туссен – нетривиальная фамилия для смотрительницы кладбища.
– Вообще-то, моя фамилия – Трене. Я – Виолетта Трене.
– Трене идет вам больше.
– Туссен… Это была фамилия моего мужа.
– Почему «была»?
– Он исчез. Просто взял и испарился. Ну, не как джинн, конечно. Просто одна из его отлучек затянулась.
– Мне это известно.
– Откуда?
– У мадам Бреан не только красные ставни на окнах, но и длинный язык.
Я иду мыть руки. Выдавливаю на ладони несколько капель жидкого мыла с запахом розы. У меня все пахнет пудровой розой: свечи, духи, белье, чай, бисквиты, которые я люблю макать в кофе. Вытерев руки, я мажу их кремом с ароматом роз. Я много вожусь в земле, ухаживаю за цветами, так что приходится защищать пальцы. Ногти я перестала грызть тысячу лет назад, и руки у меня теперь красивые.
Жюльен Сёль оглядывает белые стены, вид у него озадаченный. Элиана сидит рядом, и он ее гладит.
Я наливаю гостю чашку кофе, пытаясь угадать, что ему наговорила мадам Бреан.
– Я написал речь для матери.
Комиссар достает из внутреннего кармана конверт и прислоняет его к копилке.
– Вы проехали четыреста километров, чтобы привезти мне речь? Могли послать по почте.
– Я здесь по другой причине.
– Захватили с собой урну?
– Нет.
Он делает паузу. Ему не по себе.
– Можно покурить в окно?
– Да.
Комиссар вынимает из кармана мятую пачку легких сигарет, достает одну и говорит:
– Есть кое-что другое.
Он идет к окну, приоткрывает створку. Чиркает спичкой, затягивается, выпускает дым.
– Я знаю, где ваш муж…
– Что, простите?
Затушив сигарету об отлив окна, он сует окурок в карман, поворачивается ко мне и повторяет:
– Я знаю, где ваш муж.
– Какой муж?
Мне плохо. Я не хочу понимать, что говорит этот человек. У меня такое чувство, что он без спроса вломился в мою спальню, выдвинул все ящики, роется в вещах, а я не могу ему помешать.
Жюльен опускает глаза и вздыхает:
– Филипп Туссен… я знаю, где он.
21
Ночь никогда не бывает непроглядно темной, в конце дороги всегда найдется открытое окно.
Единственные призраки, в которых я верю, – это воспоминания. Реальные и воображаемые. Для меня сущности, привидения, духи, короче, все сверхъестественное – исключительное порождение мозга живых.
Некоторые люди искренне верят, что могут общаться с ушедшими, но я считаю, что мы умираем раз и навсегда. Мы думаем о них – и они возвращаются, говорят нашими голосами, а если «показываются», то как голограмма, сделанная на 3D-принтере.
Тоска, боль, неприятие случившегося способны оживить и дать нам почувствовать из ряда вон