Перо из крыла Ангела. Тайны творчества. Любовь Сушко
уроке, каждый стареется свой приговор вынести. Ни минуты покоя, и всем до него есть дело, и всем что-то требуется от него, несчастного.
– И чего же ты хочешь? – вопрошал король.
– Сожгите все романы, чтобы никто никогда не увидел их, умереть хочу, чтобы ни одна живая душа, ни в этом мире, ни в том не поминала меня больше, – твердил Раскольников.
Король повернулся к писателю, тот сидел мрачный и онемевший.
– Возможно ли такое? Сколько книг издано, где нам их искать? Мы не сможем их собрать, даже если бы и захотели.
Долго они совещались, и ничего так и не смогли сделать. А тут уже и Дмитрий Карамазов подоспел:
– А мне сколько на каторгах томиться и за чужие грехи расплачиваться? Я-то ни старуху, ни отца не убивал, жил может и не праведно, но после того суда вообще мне нет никакого покоя, никогда не будет. Все женщины от меня отвернулись, а эти доценты и критики только и терзают – виноват, не виноват, в чем виноват? Зачем мне такая судьба горемычная. Уж лучше бы убил, чтобы не маялся так, да ведь нет – сплошное издевательство и ничего больше.
– За что, – уже спрашивал его Иван Карамазов, – видно тебе понравилось утверждение, что если бог хочет наказать, он жизни лишает, а если еще больше наказать желает, то лишает разума. Почему я должен все время безумным оставаться, и прежде мало что видел, а теперь, и сколько еще прикажешь маяться, ведь все мы бессмертные, хорошее ты нам бессмертие подарил, благодетель ты наш…
Но, оттолкнув Ивана, к столу пробрался красавец Свидригайлов:
– А мне на что припаял растление малолетних, ведь никогда его не было? Ладно все остальные грехи, а теперь мне только дети и снятся, убери детей, Федор Михайлович, ведь все только ради красного словца да пущего эффекту, а бросил тень, потом уже и не отмыться никогда… И зачем только тебе такое творить надо было, отец ты наш родимый…
Князь Мышкин просто ходил между героями и жаловался всем на то, что он убил самую любимую женщину, потому что жить так было больше невозможно.
Настасья впадала в истерику, Сонечка молчала так выразительно и покорно, что лучше бы истерила, Грушенька хохотала так, что можно было оглохнуть. И стекла звенели, и казалось, что все упадет и разобъется.
– И что нам со всем с этим делать? – спросил у писателя король.
– А почем мне знать, я ведь их по отдельности писал в разных книгах, откуда мне было знать, что они все вместе соберутся, и такое случится.
– Гений должен все знать заранее, чтобы вот такого Пекла больше не случилось, – заявил король, – так и надо передать всем остальным писателям, которые еще не наворотили такую гору ужаса, страданий, и бед, да в одном месте все не собрал, это вам не шуточки, особенно если книги и герои окажутся бессмертными.
Герои стояли молча, женщины лишались чувств и снова приходили в себя, закатывая новые истерики и незаметно стихали, это могло длиться вечно. Ничто никогда не кончается, вот уж точно подмечено.
Король,