Онейроид. Павел Ёлкин
же известному публицисту могли бы поверить. Это чудище не дает мне покоя ни днем ни ночью. Я чувствую его взгляд, его присутствие в моем проклятом жилище. В жизни я достиг многого. Именно поэтому живу не в подселенке на окраине, а в трехкомнатной квартире в центре города, курю дорогие сигары вместо дешевых отечественных папирос, пью не водку, а виски, в который добавляю лед. После перестройки наступили тяжелые времена, и детям я стал не нужен. В институте, где я преподавал, мне стали урезать часы, потому что некоторые дисциплины убрали из программы вуза, а публицистические брошюры, которые я выпускал, хоть и продавались в книжных магазинах, но никто их не покупал. Мои труды принесли мне спокойную, в достатке старость, но помочь детям обустроить их жизнь я уже не мог. Дети считают, что мне дороже виски, чем они. Глупые создания. Я добился того, чтобы у них было высшее образование, я возил их по городам великого Советского Союза. Но они не ценят моего вклада в их развитие. А я страдаю от одиночества, и для меня виски – всего лишь эквивалент лекарства от помешательства. Но не так давно меня стало навещать это мерзкое чудище. Его грубая грязно-серая кожа, похожая на апельсиновую корку со множеством растущих на ней папиллом, вызывает отвращение. На теле нет волос, а на голове есть наросты, напоминающие рога. Его рот, лишенный губ, изредка открывается, оголяя редкие зубы. Ужасное создание. И знать бы только, откуда оно!
Выглядываю на улицу и вижу своих соседей. Они здороваются, улыбаясь друг другу, будто бы у каждого все хорошо. Но я в этом сомневаюсь. Может быть, у них тоже живет такое чудище, просто не вылезает наружу и не показывается им. А скорее всего, они так увлечены житейскими заботами, что попросту не замечают его.
Вот вижу, как по тропинке между домами шагает сосед Виктор Петрович. Грубый неотесанный и небритый индюк, с трудовыми мозолями на руках. Всю жизнь он проработал на заводе и раньше вышел на пенсию по вредности. Когда я трезвый, он с самовлюбленным видом кивает мне. А когда видит меня пьяным, начинает читать мораль. Завидует… Кто он такой, чтобы учить ученого… болван…
Рядом с ним семенит моя соседка снизу. Сотрудница почты Валентина Семеновна. Она-то и приносит мне пенсию и все время возмущается, что я ее топлю, угрожая судебными исками. Когда-то в молодости экстравагантная женщина. Сегодня она может привлекать внимание лишь истериками. Следом за ней, виляя хвостом, бежит ее пес Бобик – единственный из этой троицы, кто меня не раздражает своим поведением. Иногда по доброте душевной я угощаю его сосисками или ломтиком хлеба. Если бы он был человеком, я бы выпил с ним и рассказал ему о своей жизни, но он всего лишь животное.
Подхожу к окну в параллельный мир. Чудище смотрит оттуда, словно гипнотизируя взглядом. Что бы ему ни говорил, оно молчит, пристально меня изучая.
– Знаешь, кто я такой? Иван Иванович Парфенов! Светило науки!
Никакого резонанса. Срываю скатерть со стола и закрываю окно, но скатерть падает на пол, и перед моим взором снова возникает чудище.
Скрипя зубами от злости, я хватаю его и направляюсь