Рыбацкое счастье. Александр Ромашков
снасти.
Быстро позавтракав, по снежной тропе, идущей от дома, направляемся к затону. Погода обнадеживает: легкий морозец, безветренно. В прибрежных зарослях краснотала – удивительная тишина, настоящий дар природы. В наше суетливое и неспокойное время все заметнее не хватает этой тишины.
В предрассветных сумерках пересекаем затон, идем вдоль камышей. По многочисленным рыбацким следам и едва замерзшим лункам догадываемся, что это то самое уловистое место, о котором говорил Петрович. Торопливо бурим несколько лунок, опускаем мормышки с мотылем. Пока без толку. Пробуем блеснить, но тоже безрезультатно. Бросаем в лунки прикормку, в надежде, что подойдет плотва, но все тщетно.
Приятель остается у берега, а я решаю искать удачу на глубине. Мормышка легкая, опускается на дно долго. Ого! Да здесь метров восемь, не меньше. Всегда ждешь первой поклевки, внутренне готовишься к ней: вот сейчас… И все-таки она для тебя неожиданна и поэтому сладка.
Знакомая волнующая тяжесть в руке. Подматываю леску, и вот он, полосатый бродяга, уже бьется на льду. Окунь солидный, граммов на триста. Вскоре последовала вторая поклевка, третья…
По взмахам руки приятеля догадываюсь, что дело у него тоже пошло. И действительно, около десятка окуней, размером не менее моих, лежало у его ног.
Но вот товарищ, чертыхаясь, полез в свой рыбацкий ящик, достал коробку с мормышками.
– Что случилось? – поинтересовался я.
– Оборвал самую уловистую, – с досадой ответил он.
Наладив снасть, он продолжил ловлю. Все шло своим чередом. Росла кучка рыбы. И вдруг приятель окликнул меня. Подойдя к нему, увидел бившегося на льду огромного окуня.
– Вот это да… Красавец!
– Нет, ты внимательно присмотрись к нему.
Присмотрелся. В верхней губе окуня торчала мормышка. Та самая, уловистая.
Из-за наступившего потепления на озеро опустился густой туман. Клев прекратился. Решили сменить место. Немного поплутав, набрели на незамерзшие лунки, видимо, кто-то рыбачил накануне. Бросил в одну из них прикормку, настроил мормышку. Вскоре кивок вздрогнул. Подсекаю, и вот уже на льду запрыгала хорошая плотвица.
Часам к десяти туман стал рассеиваться. Уже можно было различить очертания берегов, рыболовов, склонившихся над лунками.
Вдруг за спиной услышал лай собаки. Оборачиваться не стал: клевало. Лай повторился. Кто-то окликнул собаку.
– Грозный, ко мне!
Я обернулся. Ну и Грозный! Собачонка от горшка два вершка, тявкала, не переставая.
– Привет рыбаку! – поприветствовал меня Петрович, подходя ближе.
Поздоровавшись, я спросил:
– Чем это я ему не понравился? Вон сколько рыбаков вокруг, а он на меня набросился.
– Грозный знает, на кого лаять. На этой лунке я вчера рыбачил.
– Если ваша, то я уступаю…
– Да нет, ловите. Я под тот берег пойду, окуней погоняю.
Старик двинулся дальше. Впереди серым колобком катился Грозный, прокладывая дорогу хозяину.
Лето: