Мания. 1. Магия, или Казенный сон. Евгений Кулькин
это на провесне, когда лед, отрухлявлясь, только означал, но уже не являл твердь. И вот этого не учла Алевтина, задумчиво ступив на ноздрятую обманность.
Ей бы сразу кинуться назад, а она подумала, что проскочит эту глубокую, но не широкую – всего сажен пять – протоку. Но на самой середине лед сперва почти без треска вогнулся куда-то вовнутрь, а потом образовал огромный, словно прорва, пролом.
И она ухнула в эту купель.
Сперва думала, что без крика обойдется, сама выберется, так как не хотела булгачить доярок, которым только что «вкрутила щетинку по первое число».
Но края, за которые она хваталась, были скользкими, и руки на них не держались.
К тому же не было дыхания. Оно как занялось в ту пору, когда она оказалась в ледяной воде, так и не могло наполнить воздухом грудную клетку. Поэтому из горла вырывался только надколотый клекот.
Позже Алевтина скажет, что Чемоданова ей послал Бог. Может, так оно и есть. Потому как он и сам не знает, как его занесло сюда, к ферме.
Но промысел-то Божий даже не в том, что Максим Петрович оказался близко к тонущей Алевтине, а что поступился своим принципом: «Спасение утопающих – дело самих утопающих». Он не любил вмешиваться в происки судьбы. Раз она выбрала эту форму пресечения беспечности, значит, так надо, так предопределено свыше и написано на роду.
И когда он мстительно додумал эту мысль до конца, тогда вдруг завязалась другая. И вот именно она-то и заставила его сперва ускорить шаг, а потом и обратиться в бег.
Он заскочил на скотный двор, вывернул у стоявшей там повозки оглоблю и с нею ринулся к протоке.
Алевтина все еще барахталась, хотя, по всему видно, силы ее уже оставляли. Еще минуту она выдержит эту отчаянную, за пределами сознания борьбу, а потом ее поглотит шалая весенняя вода.
И тут возню у протоки заметили доярки и – гурьбой – кинулись сюда. И одна из них захватила вожжи.
Вот держась за них, Чемоданов ухнул в ту проломину и там обратал объятьями вконец задохнувшуюся Алевтину.
Ее приволокли в красный уголок, выгнав Максима Петровича обсушиваться в кормозапарнике, раздели и стали растирать оказавшимся у кого-то одеколоном.
Алевтина была без сознания.
Потом откуда-то взялась самогонка.
И вот именно она-то и слила эти две судьбы в одну, как сказал в своей заметке «Неожиданное спасение» журналист Григорий Фельд.
В первый же день рассказала ему Алевтина, как там, на Тамбовщине, бился-гоношился ее дед, чтобы разбогатеть.
– Веришь, – говорила она, – он до самой смерти твердил: «Хучь бы одним глазом увидеть вас, что вы из нужды вылезли».
Ну а история была, скажем так, до того времени почти обыденная. Перед самой революцией помещик, у которого он работал, нарезал ему собственный пай, и вот, прикупив к тому что было пару быков, взял он в аренду еще два клочка земли, не осиленных в обработке бедными соседями, стал было в хозяева выбиваться. Ну а дальше – провал. Все! Как та промоина, которая чуть не утянула в себя тонущую