Имя Тени – Свет. Алена Браво
бутылки. Потом она сидит на скамейке автовокзала, и я, проходя мимо, вижу ее глаза – бессмысленные, затянутые пленкой, как у новорожденного, да и лицо у нее такое же багровое и сморщенное. Я ни разу не заметила в этих глазах и тени тревоги. Она блаженна, как дитя, не отнятое от груди. Вот я и думаю, не есть ли само опьянение – неосознанное возвращение к состоянию младенчества? Часто вижу, как она самозабвенно пьет из горла: задранное кверху лицо, полузакрытые глаза – ну точно дитя в роддоме! И если додумать до конца, не есть ли само опьянение – лишь попытка пробраться в рай небытия? Из жизни, которая есть – не-жизнь?
Мое опьянение любовью должно было скоро закончиться. Es tan corto el amor y tan largo el olvido,37 говорят кубинцы. Южные созвездия воинственно глядели на меня сквозь пальмовые листья, как сквозь забрало; да и сами звезды казались прикрепленными в спешке, как попало, – из-под этого театрального реквизита уже тянуло зловещим сквозняком. Куда было бежать от той силы, которая прежде оберегала меня, а теперь готова расплющить мою жизнь, словно кокосовый орех? Все правильно: тот, кто оставил всеобщее лоно матери-природы и отважился родиться, лишается ее защиты, он один на один с холодом Космоса. Выход, конечно же, был: окончательно сойдя с ума от тревоги, просто разбить себе голову о железное днище клетки, но я не могла себе такого позволить: за мою руку держалась девочка, она все еще была в плену карнавального дыма и дешевые блестки, приклеенные к лифам танцовщиц, принимала за звезды, она крала у меня пудру и помаду, чтобы включиться в общую игру притворства – нет, страшным грехом было бы бросить ее или выхватить раньше времени из волшебного сна детства. И чем дольше продлится ее сон, тем лучше.
Да, жизнь без любви – не-жизнь. Без нее весь мир – клетка. Потому что это не Бог, не дьявол, а сила самой жизни то защищает и укрывает нас, то бесстрастно втаптывает в землю. Жизнь, разумеется, заинтересована в своем продолжении. И, если хотите, в действительности любовь – это встроенный в подкорку биологический механизм одурманивания себя, который имеет единственную цель: продолжение рода-племени человеческого.
Но когда мы излечиваемся от любви к жизни, мы начинаем любить смерть.
Ольга пакует два чемодана: большой и очень большой. Раз в два года совкубинкам разрешается съездить домой; те месяцы, что моя землячка проведет в нашем родном городе, я буду сторожем ее квартиры на втором этаже нового здания в Абель Сантамария – вот и нашла себе работу, доходяга! В большом чемодане – вещи Ольги и подарки родным, моя хозяйка плюхается на него с размаху своими сорока пятью кэгэ (в тридцать восемь-то лет), – уф, еле закрыла. Собираюсь произвести аналогичный трюк с другим чемоданом, но дикий, нечеловеческий визг Ольги опережает меня:
– Не сади-и-и-ись!!!
Тьфу, тьфу, тьфу, ну разве так можно, до инфаркта доведешь! Что у тебя там – взрывчатка? Листовки кубинского Сопротивления? Ольга приподнимает крышку: чрево чемодана доверху заполнено ярко-красными коробочками
Es tan corto el amor y tan largo el olvido (исп.) – Любовь коротка, забвение бесконечно.