Как рассказать… Книга для школьного и семейного чтения. Борис Екимов
всего насадим, – пообещала баба Надя. – И тыквы, и свеклы, и картошки-моркошки. У тебя глаза молодые, вострые. И спина гнется.
– Конечно гнется… Я буду все делать, ты лишь подсказывай, – сказала девочка.
– Помолимся и будем работать. У нас на хуторе я завсегда…
Баба Надя нынче была говорливей обычного, хотя с кровати не поднималась и часто просила пить.
– У тебя, наверно, температура, – сказала девочка. – Ты болеешь.
– Неможется, моя сына, – легко согласилась старая женщина. – Годы я свои выжила, мне бы помереть. А теперь и вовсе заступницы моей нет. Жила возле нее, как дите, горя не знала. А ныне и помирать страшно. Как без нее…
Отобедав, девочка помыла и прибрала нехитрую посуду, села за уроки. Баба Надя будто задремала, что-то порою шепча в забытьи.
Ранняя ночная тьма наглухо закрыла окошки. От печки, от чугунной плиты ее и духовки, наплывало тепло. Неяркий свет лампочки с трудом освещал бедные стены.
Девочка готовила уроки, потом принялась рисовать, достав из портфеля не обычные карандаши, а заветную коробочку с красками, еще прошлого года подарок. Она берегла их: кисточки и пахучие тюбики, в которых таились и яркая весенняя зелень, и ослепительный летний свет, и небесная лазурь.
Девочка рисовала огород: зеленые листья, алые, оранжевые плоды и солнечно-яркий подсолнух на жилистом стебле. Но это был не обычный подсолнух, а прозревший. Из сияющей желтизны его цвета смотрели глаза. И, как всегда это у девочки получалось, глаза необычные: у зверей, у людей. Совсем живые. В них – печаль и радость, а еще – что-то большее. Словно многое знают, многое видели. И хотят рассказать свое знанье, предостеречь, ободрить – словом, помочь.
Девочка рисовала, забывшись. Была она не в тесной хатке, за стенами которой – промозглая осень, а в мире ином: летнем, солнечном и счастливом, где пахучий вей и полуденный жар. И чьи-то теплые руки легли ей на плечи, обнимая.
– Родная… Нарисуй мне иконочку, – это баба Надя стояла рядом за спиной. – Моя сына, – просила она, – нарисуй маленькую. Ты – безгрешная душа, ты сладишь. Мне без иконки тяжко. Всю жизнь с Богородицей. Я ныне, может, помру. Нарисуй…
Девочка поднялась, сказала:
– Я не смогу, баба. Не сумею.
– Сможешь, моя родная… – убеждала старая женщина. Глаза ее горячечно блестели; обычно восковое лицо розовело от жара. – Нарисуй, моя сынушка, – со слезами просила она.
Девочка поняла, что отказаться нельзя, и сказала:
– Хорошо, баба, я попробую. Но ты ложись, ты болеешь.
– Неможется, моя сына. А помирать нельзя без иконки.
– Ложись. Я попробую, постараюсь.
Она отвела старую женщину к постели, уложила; сама же вернулась к столу, недолго смотрела на свой рисунок с огородом и подсолнухом, потом убрала его и, достав чистый лист, стала карандашом, легко, едва касаясь бумаги, рисовать женщину с покрытой головой и скрещенными на груди руками. Она рисовала долго, стирая резинкой и снова начиная и все более понимая, что ничего у нее не выходит.
– Господи,