В той стране. Борис Екимов
подтверждаю:
– Верно.
Езжу к рыбакам я давно. Плохо ли, хорошо, знаю их.
– Ну, вот я бы поехал, – продолжает Чуря. – Доехал до караванки, там – пьют. Друзей много, стаканяру каждый нальет. Закуска – мануфактурой. Глоть, глоть – и глаза на лоб. Правильно говорю?
– Конечно.
– А здесь я отосплюсь, отдохну, почитаю. А там – лишь натрескаешься и копыта на сторону, где-нибудь под сараем. Вот и весь праздник.
Чуря говорит правду. К вину он слаб, как, впрочем, и многие рыбаки. Он еще молод, высок, крепко сложен, любит читать. В тесном кубрике, в кровати-рундуке, под матрацем, он прячет книги, старые журналы, газеты – любое чтиво. И меня всегда просит: «Книжек нам привози». Я часто забываю, но нынче привез.
Чуря прибрался, палубу начал «скатывать», черпая за бортом воду. В сильных руках его ведро кажется игрушечкой. Потом он умылся и сел читать. Я привез журналы, газеты, книги. Он разложил их в кубрике, на кровати, и шуршит страницами.
Стало совсем тихо. Скрылось солнце. От займища через зеркально спокойную воду потянулось зеленое отраженье тополевой гущины. Рядом, в протоке, в камышах, плескалась рыба. Там, в теплой воде, терлись возле икряных маток шершавые, как наждак, самцы, алые от натуги. Веял над миром дух пресной воды, сладкого вербового цвета, молодой зелени: листа, травы, камыша. А на палубе приятно щекотал ноздри запах сетей, рыбьей чешуи, мокрого дерева.
Чуря затих в кубрике, читал. Старик очнулся. Он не спал и, конечно, все слышал.
– Набаловались… – громко сказал он. – Ничего не мило, не дорого. Учат вас, учат… Всему. Лишь владай. А вы ничему не рады, ни об чем не горитесь. Зарплаты хорошие, жалиться грех. А все течет с каламутной водой. Одна песня: лей да пей… Мы с отцом на подчалке рыбалили. Парус. Море. Отец, два калмыка: Санжишка и Даржишка и я – куга зеленая, с десяти лет. Щенок, а всю работу делал. Сети набирал, ставил, кашеварил.
Старик подтянул к себе драный вентерь, достал иглицу с нитками, стал чинить, затягивая узлы. И странно было глядеть, как ловко орудуют хрупкой иглицей огромные, тяжелые руки, красно-сизые клешни с толстенными пальцами.
– Одно знаете: глоть да глоть. И у нас на подчалке водка всегда была, бочонок. Перед обедом и ужином отец наливал рюмочку. Вот такусенькую… – Старик показал самую малость. – Себе нальет, калмыкам.
Старик говорит со мной, но громко, чтобы Чуря слыхал.
– А как работали… Сто сетей, по пятнадцать сажен. Да какие сети, простая нитка. Промывай да суши, иначе попреют. Особенно летом, на «жарковке». Через день – суши. Пацаном был… – вспоминает Старик. – Подчалок бежит под парусом. Отец на руле, я – со щупом… Это шест такой длинный, рыбу искать, в воду опущенный. Держу его и слышу: вот рыба стукнулась. Говорю прямо в голос: «Стук!» Опять стукнет. «Стук! Стук-стук!.. Стук!» А потом: «Стук-стук-стук-стук-стук…» Значит, напали на рыбу. Окружаем. Сыпем сети. А уже темно. Надо спать.
У нас тоже темнеет, но по-весеннему долго. Садимся ужинать, долго пьем чай.
Они