Музыка напоследок. Сергей Калашников
и тогда, не вовсе трезвый,
с какой-то дурой на плече,
я улыбался бесполезной
улыбкой радости вообще.
Фосфоресцировали фары
летящих изредка авто.
И я – не молодой, не старый
и, в сущности, совсем никто —
был счастлив так, как только может
быть счастлив всякий человек.
И другом редкий был прохожий,
и эта женщина – навек!
И льнул язык к моей гортани,
горело горло, как в аду,
и я, почти смертельно ранен,
твердил себе: не упаду!
О том не может быть и речи! —
и падал, и опять вставал.
Я полюбил такие плечи!
такие губы целовал,
такую музыку услышал,
что никогда, нигде, никак
не заглушить её! – и вышел
за этой музыкой во мрак.
«Я вышел ночью на мороз…»
Я вышел ночью на мороз
один из лиственного сруба.
Трещал стволами ломонос.
Стояли снизанные грубо
иглой сосновой три звезды,
четыре, пять – и так без счета.
В ведре барахтались воды
куски промерзлые. И что-то
мешало спать, искрясь в ночном
хрустальном воздухе дремучем.
Я обошел снаружи дом.
Похрустывали ломко сучья.
Мерцал окурок в тишине
неописуемого сада.
Не надо помнить обо мне
и забывать уже не надо.
Когда-нибудь и я про ту,
про эту жизнь свою узнаю:
как выглядит она отту —
да, теплая еще, живая —
когда над нею, как врачи,
все в белом, ангелы с трубою…
И на щеке моей почти
слеза становится звездою.
«На третий выкарабкиваюсь я…»
На третий выкарабкиваюсь я,
и кажется, что тащишься гурьбою
с самим собой. И собственным дыха–
нием захлебываюсь я перед Тобою.
Стучит в ушах. Архангелов размах
мерещится цветными плавниками.
И падает куда-то в пах
и ухает почти в гортани – камень.
Теперь – куда? Осевшее нутро.
Смеркается. По-мартовски рассыпчат,
как черный снег, язык во рту. И то,
что я и есть, что из меня же вычтет
в халате белом человек – к стене —
тупым ланцетом – потно прислонилось —
и грубым швом заштопает – и не
пока еще оно остановилось.
«На полпути остановилось дыханье…»
На полпути остановилось дыханье
и сердцебиенье – по дороге домой.
Прохожие, автомобили, зданья.
На светофорах – сирены вой.
Прямой массаж, но что-то заело.
Дыханье искусственное рот в рот.
И вот усталые люди в белом
печалятся – и даже наоборот.
«…и наступит январь. Вдоль дороги блестят…»
…и наступит январь. Вдоль дороги блестят
тускловато