Афродита, или Античные манеры. Пьер Луис
обуревала это тело молодой девушки, сказал:
– Я первый обожаю его.
И он обнял ее. Царица не разгневалась на него за эту смелость, но спросила, отступив назад:
– Разве ты думаешь, что ты Адонис, что ты осмеливаешься дотронуться до богини?
Он ответил:
– Да.
Она посмотрела на него, улыбнулась, и сказала:
– Ты прав.
После этого он сделался невыносим, и самые близкие друзья отступились от него; но он сводил с ума всех женщин.
Когда он проходил по зале дворца, рабыни останавливались, придворные дамы умолкали, иностранки прислушивались к его голосу, ибо его голос был одно очарование. Если он удалялся к царице, его беспокоили далее и там, под всевозможными предлогами. Если он блуждал по улицам, то складки его туники наполнялись маленькими обрезками папируса, на которых прохожие писали свои имена с горестными словами, но которые он утомленный всем этим, комкал, не читая. Когда его произведение было выставлено в храме Афродиты, зала была во всякие часы ночи переполнена толпой обожательниц, который приходили, чтобы читать его имя, выгравированное в камне, и приносили в жертву своему живому богу всех голубей и все розы города. В скором времени его дом был загромождён подарками. В начале, по своей небрежности, он принимал их, но затем он стал отказываться от них, поняв, чего от него ожидали и что с ним обращались, как с проституткой. Даже его рабыни стали предлагать ему себя. Он велел бить их кнутом и продал их в маленький публичный дом Ракоты. Тогда его рабы, подкупленные подарками, открыли его двери незнакомкам, которых он, по возвращении домой, находил перед своим ложем, и в позах, не оставлявших никакого сомнения относительно их страстных намерений. Мелкие предметы его туалета исчезали один за другим; не одна женщина в городе имела его сандалию или кушак, кубок, из которого он пил; даже косточки плодов, которые он ел. Если он на ходу ронял цветок, то он уже больше не находил его позади. Они собрали бы даже пыль, раздавленную его обувью. Не говоря о том, что это преследование делалось опасным и грозило убить в нём всякую чувствительность, он достиг такого периода юности, когда мыслящий человек считает необходимым провести в своей жизни грань между вопросами духа и потребностями плоти. Статуя Афродиты-Астарты доставила ему великолепный предлог для этой нравственной метаморфозы. Всё, что в царице было прекрасного, всё что можно было придумать идеального в области гибких линий её тела, все это Деметриос выразил в мраморе и с той поры он вообразил, что ни одна другая женщина на земле не может подняться на уровень его мечты. Предметом его желаний сделалась его статуя. Он, обожал ее лишь одну и безумно отделял от плоти высшую идею богини, которая была бы ещё более неземной, если бы он связал ее с жизнью. Когда он снова увидел царицу, она показалась ему уже лишённой всего того, что было её прелестью. Некоторое время ещё он мог с ней обманывать свои беспредметные вожделения, но она в одно и то же время и слишком отличалась от той, другой и слишком походила на неё. Когда, выходя из