Знай обо мне все. Евгений Кулькин
война».
«А отец?» – зачем-то спросил я.
Дядя Вася на минуту задумался.
«Он – другая статья. Хотя сейчас все равны…»
Дядя Вася снова стал поднимать ствол. А собака лежала, уронив голову на лапы, и косила то на меня, то на дядю Васю. Она уже не скулила, видимо твердо поняв, что хозяином раз и навсегда предана.
Нет, я не хотел, чтобы дядя Вася угодил под трибунал. Тем более что мне уже был известен этот суровый орган войны. Но я очень жалел собаку. А может, жалел – это не то слово. Я не мог смириться с мыслью, что ее приказано застрелить, чтобы она не мучилась, вроде для ее же блага. Было в этом какое-то несоответствие с добродетельным побуждением.
И я сказал об этом дяде Васе. Сказал высоким голосом, на слезе. И его лицо стало объемным, как до войны, и он произнес:
«А ты вырос, Генка!»
«Я никому об этом не скажу!» – продолжал я свое.
На что дядя Вася ответил:
«Если тайну знают двое – это уже не тайна. – Он помолчал и добавил: – Тайна – это то, что умирает в одном».
«Тогда застрели нас обоих! – в отчаянье выкрикнул я. – Чтоб все было по правилам!»
«Вырос», – вновь хмыкнул дядя Вася и опустил винтовку. Потом снова вскинул. Только выше моей головы. И дважды выстрелил.
«Щелоком ее лечи, – зачастил, – ихтиолом, если достанешь».
Он стал выбираться из ямы, и только тут я вспомнил, что забыл спросить, как собаку звать. Но я боялся показаться наверху, думая, что капитан по моему лицу поймет, что его приказ не выполнен, и пошлет под трибунал Строганова и дядю Васю.
«Куда ты?» – услышал я голос дяди Васи и понял, что это он спросил Струганова.
«Хоть зарою свою Норму», – ответил тот.
«Племяш ее уже закопал», – произнес он беспечным тоном, и голоса стали удаляться.
«Ведь она мне как сестра была», – услышал я последнюю фразу Струганова.
«Ну что ж, живем, Норма!» – подмигнул я собаке, и она вяло шевельнула своим тяжелым хвостом и чуть прискульнула, видимо не до конца поняв, почему ее оставил хозяин.
Савелий Кузьмич
Увидев в доме собаку, мама всплеснула руками и спросила:
«Где ты ее взял?»
Я стал объяснять. Но услышав, что там, на вокзале, дядя Вася, мама напялила свой беретик, схватила то, что попало под руку из еды, и выскочила из дому. Я хотел было ринуться ей вслед, но еще до порога передумал. А вдруг, как говорил дядя Вася, его «защемил» капитан.
С вокзала мама вернулась расстроенная: пограничники сгинули неизвестно куда. И опоздала она всего на несколько минут. Подождав, пока мама отохает, я спросил:
«А из чего делают щелок?»
А к вечеру зашел к нам Савелий Кузьмин. Завидел Норму и – к матери:
«Егоровна, с ума вы, что ли, сходите. Тут самим жрать нечего, а он собаку завел».
Савелий Кузьмич говорил обо мне, словно меня вовсе не было рядом. А я пытался посчитать родинки на его лице. Я всякий раз принимался за эту нехитрую арифметику и всегда сбивался, потому что голова Савелия Кузьмича никогда долго не была на одном месте.