Монополия. Александр Лепещенко
понятно, что повествование А. Лепещенко насыщено символическими образами. И не о камышовых дудках или свистелках идет речь, но о том дыхании, дающем человеку жизнь и формирующем душу, производном духа – либо Духа Божия, либо духа нечистого. Умение отличать одно от другого – уже не чья-то привилегия, «монополия» или каприз, поставленный выше закона, а задача каждого живущего на Земле.
Кстати, в оформлении обложки использовано выдающееся полотно художника Бориса Григорьева «Крестьяне, играющие на дудках». Их серьезные лица с лучистыми глазами и натруженные руки дают, конечно, свет и добро. И это закономерно: наряду с танатологическими ассоциациями универсалии звукового ряда порождают противоположные: издавать звук – творить, создавать, порождать жизнь, оживлять и воскрешать, то есть пребывать в вечности.
По нарастающей увеличиваются страхи персонажей, но также по нарастающей, хотя и исподволь, упрямыми ростками пробивается сквозь плотную кору будней вечное животворящее начало. Да, мрачная символика способна набросить на ясное «дневное» сознание покров безысходности, придать недопустимому видимость обязательного, надеть на ясное и очевидное «маску» излишней усложненности. Истинное же благо не требует символической зашифрованности. Так, к преодолевшему ночную муть герою «вкрадчиво» приходит эсэмэска от жены. Информируя об игре сына в волейбол, она как бы некстати (а на самом деле весьма кстати) пишет: «Знаешь, вспомнила, как впервые руки мои ты, иступлённый, гладил…». И эта фраза уводит воспоминания в далекую реальность, пахнущую лесной мятой. В ауре любви появляется свекровь Маруси, мать Дмитрия, «в голубино-голубом пальто» – красивая, статная женщина со смеющимися глазами. По-доброму звучит и концовка произведения. Слова прооперированного Фонарёва о том, что его «точно» любит Бог, словно многократно усиливают автомобильные гудки проезжающих мимо окон палаты товарищей-таксистов. «Приветствуют, значит». – «Ага, как Мальчиша-Кибальчиша…»
Можно сказать, что действие повести разворачивается в конкретно историческом времени, но в контексте вечности. Подобно тому, как вечное не уходит из сознания и подсознания героев, временнОе и врЕменное встречается на каждом шагу. Волгоградский читатель будет постоянно «натыкаться» на хорошо знакомые названия улиц, магазинов, районов города (площади Чекистов и Ленина, магазины «Современник», «Пятерочка», «Ашан», район Тулака и т. п.). Разве нельзя было обойтись без подобной конкретики? По-видимому, нет, так как А. Лепещенко, говоря по-пушкински, представляет вечное начало бытия «домашним образом». Жизнь обычных «маленьких» людей должна войти в привычную колею, но для этого требуется и умение приспособиться к обстоятельствам, и способность изменить их (хотя бы частично); необходимы риск и, главное, чистота помыслов. Эти качества героев, конечно, не смогут уничтожить общую несправедливость миропорядка – неумирающую мечту человечества, но они издали и косвенно отодвигают