Всё, что от тебя осталось. Кати Беяз
мне что-то, он говорит больше, рассказывая удивительные истории.
– О чем эти истории? – захлопнув папку с историей болезни, поинтересовалась я, уже практически уверенная в выписке. Мы не можем держать всех шизофреников, их слишком много. Поэтому пациенты с вялотекущей шизофренией, изъявив желание покинуть больницу, покидают ее. Нам всегда кажется, что сумасшедшие в первую очередь опасны для общества, но этот не так. Чаще они наносят вред себе и намного реже другим.
– Это истории человечества, – Лукреция задержала свои чайные глаза на мне дольше обычного.
– Простите?
– Рассказы из истории народов. О войнах, о предательстве, смерти, насилии, ужасах прошлого.
Я снова открыла бледно-сиреневую папку. Родители историки. Оба доценты исторического факультета.
– И что вы чувствуете, слушая эти рассказы? Они вас удручают? Злят, возможно, оскорбляют?
– Они не вызывают во мне ничего из всего вами перечисленного. Я историк, как и мои родители, и мне важно знать правду. Поэтому я просто записываю.
Это походило на правду.
– Можно я взгляну на ваши записи?
Она наблюдалась у другого врача, и только пару месяцев назад была переведена ко мне. Хрупкая женщина вытащила из матерчатой сумки стопку общих тетрадей. Почерк первой из них выглядел довольно округло, что вселяло надежду. Буквы правильно наклонялись вправо, практически не имея острых углов. Общее полотно письма совсем не резало глаз, если б не полное отсутствие разделения его по предложениям. Я не нашла в тексте ни одной точки, а соответственно ни одной заглавной буквы кроме начала имен. Самым частым знаком препинания являлось тире. Оно приходило на помощь в любой попытке завершить мысль, разделить структуры. Было понятно, что Лукреция хорошо училась в школе и много писала в своей жизни. Остальные странности являлись довольно естественным для человека больного шизофренией. Дословно этот термин переводится как расщепление сознания, оттого пациент тщетно пытается соединить все воедино, избегая разделительные знаки. В борьбе не потерять целостность восприятия мозг больного может даже объединять несколько слов в одно невероятно длинное. Глаза словили несколько одиночных предлогов, соединенных в слова, но и это было для моей пациентки более чем нормально. В общей сложности передо мной был текст больного, не имеющего склонности к агрессии и насилию, что я, собственно, и пыталась для себя прояснить.
Вдруг в самом низу в середине слова проскочила латинская «т». Перелистнув страничку, я с удивлением теперь наблюдала ее все чаще. Она множилась, а слова с ее включением выделялись более размашистым импульсивным письмом.
– Здесь есть тетради, когда с вами говорили все пятеро? – поинтересовалась я. Мне было важно определить разницу ее внутреннего состояния между «тогда» и «сегодня». Когда эту худую женщину привезли к нам, она меняла голоса и угрожала расправой всему персоналу. Она спорила и противоречила сама себе. Закрывая уши, кричала, чтобы все четверо говорили по очереди и не гневили пятого. Часом ранее она напала на своего