Мастер Альба. Том Шервуд
Поймал уходящую лошадь за уздцы, дёрнул вбок и назад. Она толчком занесла круп, так, что всадник едва не вылетел из седла, всхрапнула, обнажив жёлтые крупные зубы. А мастер, не выпуская из руки узды, прыгнул и второй рукой ухватил её за хвост. И, прогнувшись спиной назад, дёрнул на себя одновременно и хвост и узду. Лошадь пошла боком, вразножку, а монах, мимолётно приблизив лицо к горячим её, чёрным ноздрям, коротко и утробно простонал по-волчьи, и узду вверх подёрнул. Лошадь, всё ещё вразножку занося круп, вскинулась на дыбы. И вот здесь уже коричневый человек, подхватив дальнее от себя переднее копыто, дёрнул его к себе и, подпрыгнув, плечом, всем телом, толкнул лошадь в бок, ударив в то место, что перед коленом у всадника. Бэнсон, расширив глаза и приоткрыв в изумлении рот, наблюдал, как лошадь, подвернувшись в воздухе набок, всей тушей валится наземь. Судорожно взбрыкивая, на четвереньках, отскакивал от неё, оглядываясь, – чтобы не придавила, – выпрыгнувший из седла всадник.
И, не дожидаясь завершения паденья, Альба повернулся и снова пошёл, размеренно, прямо, как будто и не было этих мгновений ярого, тяжкого вихря. Ошеломлённая лошадь, вскочив, умчалась, хрипя, в сторону маленького белого замка.
– Иди сюда, – негромко и властно, не оборачиваясь, приказал монах.
Испуганный, потерявший плеть человек, прихрамывая, побежал за ним вслед. Догнал, пошёл рядом, стараясь держаться поодаль.
– Ты что делаешь, гад? – плачущим голосом, трусливо загораживаясь рукой, выкрикнул он. – Да тебя сейчас!.. Да тебе сейчас!..
– Ночь сегодня чтобы не спал. Ночь будешь стоять на коленях. Я проверю. Сейчас что есть духу беги к хозяйке. Скажи, что идёт горевестник. Пошёл!
Прикусивший язык, начавший кое-что понимать, незадачливый всадник бросился, припадая на ушибленную ногу, вслед за умчавшейся лошадью.
И в воротах их уже ждали.
– Кто такие? – грозно спросил вставший на пути нехилого сложения человек.
Встал, загородил Альбе дорогу. Вдруг задохнулся, упал на колени. Мастер прошёл мимо, как шёл. У крыльца в господский дом встали уже плотной стайкой служки. У переднего в руке качнулась увесистая длинная палка.
– Отрублю руку, – не замедляя шага, равнодушно бросил монах.
Палка не просто опустилась, а пала на землю, брякнула. Трое взошли на крыльцо. Сзади, за спинами – топот ног, скрип закрываемых ворот, лязг железа. Миновали дверные порталы, вошли в гулкую пустоту вестибюля. Точно, есть и с мушкетами. У кого-то и кованое железо блеснуло в руках. Мастер, словно задумавшись, встал, сложив руки на животе, в рукава спрятав кисти. Негромкий, с зловещей вибрацией голос его разнёсся вдоль стен, плеснулся под сводами:
– Скажите хозяйке. Пришёл горевестник.
С лицом, искажённым страданием, некрасиво закусив губу, но всё равно оставаясь очень милой девушкой лет семнадцати, хозяйка подходила сама.
– Цынногвер? – спросила, дрожа. – Что… с ним?
– Где ваши родители? – вместо ответа проговорил стоящий неподвижно Альба. – Позовите