Баловень богов. Игорь Шахин
его частиц меньше всего присутствовало того самого символа АБСОЛЮТА – ни тебе гигантских птиц для «пришельцев», ни их, «пришельцев», божественных скафандров, ни изображений хирургических операций с использованием анестезии в том пространстве, где о хирургах не имели никакого понятия, ни Храма Солнца, побуждающего этих наивных существ совершать нелепые жертвы неизвестно во имя чего…
Желтокожие частицы Баловня – самый, оказалось, серьезный сегмент его сущности – выполнили задание Плантаторов наилучшим образом.
Простертая на тысячи километров Великая стена, храм ламы в недоступных горах – это все так, разминка. В итоге же их стараний в сознание многих земных существ проникло необычное для них, не любящих друг друга, странное понятие, звучащее в разных местах как «вне-внутри», «вещь в себе», «инь-ян». Во многих письменных трудах людей стал появляться нелепый, в общем-то, из-за своего взаимоисключающего содержания знак круга, разделенный зигзагом на две равные части, которые усиленно пытались проникнуть одна в другую.
Это было, пожалуй, самое добросовестное исполнение задания Плантаторов – тавровать планету символом АБСОЛЮТА. В одном из своих пробуждений Баловень видел и знак, и реализацию его смысла во многих, очень многих проявлениях обожаемых им людей. В том самом, как выразились бы люди, в последнем его пробуждении, Баловню пришлось пережить невероятное для него потрясение…
9. Ангелья. Бедный Белль
…И вострепетала внутренность моя…
С момента объявления его Победителем и ввода в клан Хранительниц Незыблемых Законов Белль перестал быть человеком в общепринятом смысле слова – человеком-спортсменом, человеком-спасателем, человеком-художником… Еще какие-то мгновения назад он выписывал на холстах неисчислимые красоты движения морских громад. Якобы неисчислимые, ведь не просто выписывал – считал, пересчитывал, составлял формулы. И за многие годы он не только усвоил законы переливов света и цвета морских волн – от небесно-лазоревых оттенков до почти черно-синих с кровавыми тонами, но и открыл Новый закон. О нем, как он знал вот уже несколько мгновений, ничего не было сказано на четырех каменных столбах.
Весь его опыт художника и знания математика о хаосе волн и глубинных потоков моря как бы нанизались на трудно понятную для многих, но ему абсолютно ясную стереометрическую повторяемость – это было, словно дерево, состоящее из тысяч и тысяч триад, «тривосьмерок», и каждая такая «восьмерка» во время движения как бы изображала, символизировала собой еще и соитие противоположных полов всех существ – от самых простых, одноклеточных, до самых сложноустроенных, и даже… стереометрическую картину движения всех галактик.
Потому-то Белль так мечтал попасть в сословие Ученых, чтобы вместе с ними окончательно выяснить степень крамольности своей теории о том, что и сама мысль – так уж оно само собою выстраивалось – должна