Робким мечтам здесь не место. Шимон Перес
мы садились в поезд и начинали путешествие в Подмандатную Палестину, когда резко трогался и я прощался через окно, я не знал, что никогда больше не увижу своего дедушку. Я до сих пор слышу его голос каждый раз, когда кантор поет «Коль нидрей». Я все еще чувствую его дух каждый раз, когда оказываюсь перед трудным выбором.
В 1934 г. наше путешествие в Палестину привело нас на юг, к Средиземному морю, в первый раз оно показалось мне бесконечным. Мы сели на пароход и несколько дней плыли по спокойным водам. Я был убежден, что отсутствие шквалов и штормов было знаком свыше. На палубе корабля, окутанного со всех сторон пологом поразительно синего неба, я чувствовал нежный жар солнца, не заслоненного облаками. Как будто весь мир был перекрашен и подогрет, чтобы оживить мои мечты. В наш последний день на море я проснулся от гудка корабля. Капитан предупреждал проходящие суда о нашем прибытии и, в свою очередь, объявлял об этом пассажирам. Мы с Гиги поднялись с кроватей и побежали по лестнице на верхнюю палубу, где надеялись увидеть первый проблеск нашей новой жизни. Группа пассажиров уже собралась там, крича и распевая от восторга. Я пробирался сквозь толпу, пока не оказался у перил, где ничто и никто не заслоняло от меня берег.
Передо мной простиралась величественная панорама Яффы. Море переливалось всеми оттенками синевы: яркий сапфир глубоких вод перемежался искрящейся бирюзой мелководья, набегая на пляж с идеально белым песком. За заливом вдали я разглядел возвышенность – сердце великого и древнего города. Россыпь каменных зданий, окружавших мыс, словно стояла на страже. Позади них к небу тянулась башня с часами.
Я мало что знал о Яффе, только то, что это был древний город, упомянутый в Библии. Теперь, когда он предстал передо мной, я увидел фактуру и ритм порта, которые можно ощутить только при личной встрече. Толпы людей в красных фесках и клетчатых головных уборах. Некоторые явно собрались, чтобы насладиться погожим утром, они играли с маленькими детьми, а морской бриз шевелил их свободные одеяния. Другие садились в лодки, чтобы встретить нас в самом сердце залива. Большинство суденышек были заполнены людьми, предлагавшими пассажирам купить нечто такое, что мы никогда не пробовали: кувшины лимонада с колотым льдом и финики, собранные с пальм, которые я знал только по фотографиям, присланным тетей. Некоторые лодки были зафрахтованы евреями, забиравшими пассажиров прямо с борта корабля, вставшего на якорь.
Рассматривая лодки в поисках отца, я замечал местных евреев, на которых почти не походил. В вечно сером мире Вишнево каждый знакомый мне еврей был невероятно бледен. Должно быть, люди, загоревшие на солнце и обтесанные тяжелым сельским трудом, – настоящие герои. Больше всего на свете я хотел присоединиться к ним, стать одним из них.
В конце концов я увидел отца, стоявшего на носу маленькой арабской рыбацкой лодки и с энтузиазмом махавшего мне и брату; он так сильно загорел со времени нашей разлуки. Рядом с ним стоял капитан судна, высокий араб в широких, развевающихся на ветру