Глубокий поиск. Книга 2. Черные крылья. Кузнецов Иван
валокордина – уже без весёлой усмешки, как в первый раз. Не известно, сколько мне ещё оставаться в тишине. Наших надо хоть как-то успокоить. Есть же надёжный канал! Стопроцентно защищённый сердечный канал. Ни фактов, ни подробностей по нему не передашь, но главное – вполне можно: у меня всё хорошо, чего и вам желаю. Люблю вас, родные мои, привет!
Я открыла сердце. Связники мои будто того и ждали. Мы сердечно – в прямом смысле – обнялись. Спустя минуту-другую, если не меньше, я умиротворённо свернулась калачиком и преспокойно заснула, и так мне было тепло под тощим монастырским одеялом, как будто лежала на полатях.
В середине следующего дня резкие звуки немецкой речи застали меня, когда я находилась в помещении. С заколотившимся сердцем побежала к окну – смотреть. Привычно контролируя мотивировку действий и эмоций, решила, что она прозрачна: ведь я услышала знакомую с детства речь! Впрочем, никто за мной не наблюдал.
Монахи и послушники снова высыпали, как горох, во двор: глазеть на гостей. Я же мало разглядела: немцы уже прошли мимо; маячили по двору их серые спины, обтянутые форменной одеждой, кепи и даже – на двоих или троих – фуражки с высоко вздёрнутыми тульями. Человек двадцать их было, сопровождаемых самыми уважаемыми ламами. Прибывшие немцы большей частью были худощавы, с прямыми костистыми плечами, многие – выше среднего роста. То ли для тибетских экспедиций нарочно подбирали образцовых арийцев – или, как было принято выражаться официально, «индогерманцев», то ли так случайно совпало.
Как и во время учёбы, когда приводилось прикасаться к фашистам на расстоянии, я снова ощутила холодную, со стальным отливом цельность их энергетики, жёсткую целенаправленность и спаянность этих людей. Ещё они были уверенные в себе и гордые. Ни у кого из наших я ни разу – ни до, ни после – не встречала такой всепоглощающей уверенности в себе: в собственном праве и собственных возможностях.
Немцы скрылись среди многочисленных построек. Наверное, их повели на приём к настоятелю, а потом будут размещать как почётных гостей.
Когда настанет момент знакомства, я имею право оробеть, но должна и обрадоваться. В первую очередь – звукам родной речи. Я выросла в диких тибетских ущельях и долинах, но я – девочка, которой мама читала в детстве Эдды, родители говорили по-немецки… А я и впрямь была рада, что слышу речь, на которой мне во много раз легче объясняться, чем на тибетском. Рада, что приблизилось моё вступление в большую игру, которого я уже устала ждать.
Что ещё должно привлекать меня в немцах? Пусть будет эта их оголтелая самоуверенность, ощущение принадлежности к неудержимой силе. У меня, потерянной девочки, изголодавшейся по надёжной защите, появится возможность спрятаться за костлявые спины этих людей от скитаний и бед. Тем более что мой отец-коммерсант тоже был худощавым, высоким и костистым – сходство с нынешними приезжими налицо.
С трудом верю, что могла рассуждать тогда так стройно, логично и отстранённо, как могу это делать сейчас. Но