Царь муравьев. Андрей Плеханов
политикой.
– Не обнимался я с ним! – заявил я. – Что я, баба что ли, чтобы с ним обниматься? Просто разговор шел о нашей аппаратуре, для больницы, понимаешь? Он обещал помочь, я толкнул правильную речь. Да что говорить, ты сама видела…
– Ты прогнулся под него! – Женя резким жестом сбросила мои руки, повернулась на кресле, окатила меня злым взглядом, как ведром ледяной воды. – Ты вел себя как последняя шестерка! Ты мужик или кто? От тебя до сих пор воняет потом Житника! Иди в ванную!
Упс… Моя Женя, оказывается, не только терпеть не может мэра, но и знает, как от него пахнет. Откуда, интересно?
Меня немедленно переклинило от ревности, и реакция последовала соответствующая.
– А по-моему, мэр у нас – неплохой человек, – заявил я. – Говорит и действует грамотно. Мы друг дружке явно понравились. Кстати, он зовет меня в доверенные лица и обещает отвалить за это кучу бабок, а дальше – блестящая служебная карьера…
Что тут случилось… Холодная, сдержанная в эмоциях Женька раскочегарилась в долю секунды – такой я ее никогда еще не видел. Она вскочила на ноги, цапнула меня за футболку и тряхнула с неожиданной силой – так, что зубы клацнули.
– Держись от этой сволочи подальше! – крикнула она. – Не вздумай помогать ему, ни за какие деньги! Он дрянь, дерьмо, самый гнусный человек в этом городе, понял?
– Что с тобой, милая? – спросил я. – Какая муха тебя укусила? Выпей холодной водички, успокойся…
Она не ответила. Толкнула меня так, что я едва не свалился с ног, и опрометью выскочила из комнаты. Колено ее, похоже, действовало совсем исправно.
Что тут делать? Я поплелся в ванную смывать с себя запах мэра. Дурдом, правда? Стоял под горячими струями, меланхолично намыливался и обдумывал, что эта шизня могла означать. Ничего, кроме того, что Женька когда-то переспала с Житником, в голову мне не приходило.
Стук в дверь, женин голос с той стороны:
– Открой!
Я открыл. Женя, все еще сердитая, откинула занавеску, осмотрела меня скептически, недовольно шмыгнула носом. Потом стянула маечку, сняла трусики и кинула в корзину для белья. И полезла под душ.
Она смыла с меня мыльную пену – сама, ладошками. Потом позволила мне намылить ее мочалкой. И все это молча, без единого слова. Наконец, я обнял ее, прижался всем телом, закрыл глаза. Мы стояли, безмолвно стискивая друг друга, вода стекала по нашей коже.
Наша кожа, ее и моя, общая. Я не мог не быть общим с Женей, уже не мог. Она еще могла, сопротивлялась, но ее тянуло ко мне неудержимо. Я чувствовал это, видел. Я не угодил сегодня моей богине, неделю назад она послала бы меня за такое преступление подальше безоговорочно, и я бегал бы за ней, и вымаливал прощение. Сегодня она пришла мириться сама.
– Прости, – шепнула она, спустя небольшую вечность.
– За что?
– Я накричала на тебя.
– Я не сержусь.
– Врешь, сердишься.
– Вру, сержусь.
– Ты милый, Дим, ты хороший. Не сердись.
Она поцеловала меня в губы – нежно, тихо, едва прикоснулась, но разряд тока прошил меня с головы до пято