Троглобионт. Дан Борисов
их двумя вениками одновременно, сначала бережно, потом более основательно. Паримые сначала тихо повизгивали, потом запросили пощады. Тамара вывела их из бани.
– Да, идите же! Никто вас тут не съест. Пока мы в бане, мужики сюда не пойдут.
Когда две дамы осторожно выбрались на травку, Тамара окатила их из ведра холодной водой. Они взвизгнули для приличия, потому что холода не почувствовали, ни та, ни другая. Зато войти опять в парилку после холодной воды – одно удовольствие, кожа поет каждой своей клеточкой. На втором заходе они вдвоем парили Тамару – недопарили, сбежали, той пришлось еще раз поддать и заканчивать дело самой. Тамаре, в отличие от неопытных гостий, которые все были в черных пятнах сажи, удалось почти до конца проходить чистой, но когда Энн, попутав синонимы, назвала «шайку» «бандой», она в самом буквальном смысле покатилась со смеху и перепачкалась вся. Так что мыться всем троим пришлось основательно.
К беседке женщины вышли в обнимку, розовенькие, с полотенцами на головах. Мужчины встали и проскандировали: «Слёг – ким – па – ром». На столе стояли, приготовленные для них три запотевших стакана с брусничной водой и стопочки с водкой. Они всё это с удовольствием выпили и с не меньшим удовольствием покушали. И мужчины их поддержали.
– Ну, теперь знаете, что значит париться по-черному? Понравилось? – спросил Игорь.
– Великолепно! – ответила Энн.
– Абсолютли! – поддержала Ольга, свернув пальцы американским колечком.
Егор в отсутствие генерала принявший обязанности тамады, обратился к Тамаре:
– Ну, что, Казачка, заспеваемо?
– Да, с удовольствием!
– Вы, действительно, казачка? Настоящая? – поинтересовалась Ольга, – Похожа…
– Если у неё муж по фамилии Казак – она что ж Иванова, что ли – конечно, Казачка, – ответил за Тамару Егор. Он тихо стал перебирать струны, отозвавшиеся печальными звуками с легким умышленным диссонансом, и тихо запел первым голосом:
Ой, да не вечер, да не вечер,
Тамара подхватила в терцию:
…да не вечер,
Мне малым-мало спалось
Голоса их слились и взаимно усилили друг друга. Гитарный перебор не отставал. Потихоньку стали подтягивать остальные. На словах:
…а есаул догадлив был,
он сумел сон мой разгадать:
«Ой, пропадет, – он говорил, —
Твоя буйна голова».
напряжение дошло до предела и стало спадать. Когда песня кончилась, некоторое время все молчали. Стало слышно, как шумит ветер в макушках сосен. Энн вспомнила свои ночные мысли в трактире о том, что все одинаково становится в мире, и опровергла сама себя: «Нет, такого вот вечера не может быть ни на Мичигане, ни в Оклахоме… такие посиделки с песнями после бани могут быть только в России… Ну, если только сама Россия куда-нибудь переедет…». Благодаря этой старинной казачьей песне, этому огромному, никак не темнеющему небу, русские гены высунули головы с её внутреннего