Чернила под кожей. Марина Комарова
хочется запротестовать. Не собираюсь пить… Но Пират нагло тычется в мои колени, требуя ласки, и я теряю равновесие. А Макс вовремя оказывается рядом и помогает встать.
Через некоторое время я сижу на чужой кухне, пью кофе с коньяком и смотрю на мужчину, которого совсем недавно готова была размазать по стенке. Фигурально выражаясь. Ибо то, что Макс не слабак, было ясно даже по фотографиям, не то что вживую.
Кофе горчит, коньяк тоже. Но хмель не берет. Все уходит на стирание эмоций, на успокоение расшатанных нервов. Стресс никуда не ушел, просто затаился ядовитой змеей, выжидая подходящего времени, чтобы укусить как можно сильнее.
«Назову какой-нибудь текст „Чаепитие на окровавленных джинсах“ и укажу, что по реальным событиям», – мелькает шальная мысль.
Странное название больше привлекает, чем отталкивает. Мой читатель привык, что у меня все… странное. Непонятное. Заставляющее сломаться шаблон.
– Ты меня нервируешь, – глухо говорит Макс, делая глоток из большой кружки с отколотой ручкой. – Когда так смотришь.
– А как мне еще смотреть? – едва сдерживаю нервный смешок, подкативший к горлу.
– Скромнее, – предлагает он.
От возмущения я теряю дар речи. Что значит «скромнее»? Это намек, что я его разглядываю словно девочка, никогда не видевшая мужчин?
Уже собираюсь сказать, что не думала на него смотреть в принципе, как взгляд падает на его руку. Замираю, сделав вдох. Очарованно. Безмолвно. Неподвижно. Разглядываю каждую детальку, каждую линию, переход одного цвета в другой. Это круто. Просто нереально круто. Целый мир, созданный вбитой в кожу краской и тонким чутьем прекрасного.
Я видела мужчин, но подобные татуировки – никогда. Не так близко.
Макс перехватывает мой взгляд, но ничего не говорит. Пауза снова затягивается. Однако в этот раз она не кажется неприятной или вымученной. Она просто есть. Я рассматриваю рисунок, Макс ждет. Просто ждет. И даже не ясно, нужны ли ему мои слова.
Но я сейчас об этом не думаю.
– Красиво, – тихо говорю я.
Похоже, мой голос звучит именно так, как надо: Макс открывает рот, потом закрывает. Чуть хмурится. И кивает.
– Спасибо.
– Кто это делал? – спрашиваю.
И тут же сама осознаю, что имя мастера мне ничего не скажет. Но нельзя просто так взять и не спросить. Эти стебли с шипами будто настоящие. Еще немного, и можно будет почувствовать, как натягивается кожа, ощутить капли горячей крови.
Нестерпимо хочется прикоснуться, провести кончиками пальцев по чернильно-фиолетовому стеблю, однако я приказываю себе этого не делать. Это уже не желание ощутить прекрасное, это прикосновение к мужчине, который напряжен сверх меры и вряд ли ждет, что я буду его касаться.
– Эдик, – произносит он как-то отстраненно и задумчиво. – Эдуард Каспийский.
Имя, конечно же, как я и ожидала, ничего не говорит, но от меня не укрывается заминка, с которой он произнес имя мастера. Друг? Знакомый? Или все же мне показалось, и Макс просто ответил на мой вопрос?
Нетерпеливый