Асманкель. Усман Алимбеков
страшный и пронизывающе холодный. Чувствую, но не вижу ни глаз, ни того, кто смотрит. Я невольно отодвинулся от стены подальше. Но всё равно тот самый взгляд, которого не лицезрел, успел коснуться моих рук жутким холодом, который исходил от него. Они буквально оледенели. Я, лёжа на полу, замер, не зная, что предпринять. Немного времени спустя, опять же вдруг, на стене начало проявляться тёмное пятно. Оно медленно увеличивалось, при этом укрупняясь, гипнотизировало меня. Окончательно сформировавшись, пятно обрело человеческий силуэт. Его рост остановился, достигнув потолка. Судя по контуру фигуры, на ней была накидка с капюшоном, похожая на военную плащ-палатку. Меня от такого фантасмагорического ужаса слегка парализовало. Силуэт пристально смотрел, во всяком случае я так чувствовал, именно на меня. Хотя ни глаз, ни лица не было видно – одно пустое чёрное зияние из-под капюшона. От взгляда тёмной бездны из капюшона мне стало до того жутко, что я готов был вот-вот потерять сознание. Так бы и произошло, продолжай я смотреть на тень на стене. Но моё сконцентрированное внимание со стены отвлеклось на мысль, что вспыхнула, словно молния в грозовую ночь: «Это Смерть! И она пришла за мной!» Моё слегка парализованное тело после такой мысли начало каменеть. И мне, которому было-то всего пять лет от роду, открылась одна истина: человек беспомощен, по сути, перед смертью, она может прийти за ним в любой момент его жизни. В любой! Смерть неодолима для физической природы. Один из законов мироздания тогда открылся для меня: если ангел Смерти пожелает забрать с собой в неведомый мир или ещё куда кого-либо, то ничто не может помешать его намерениям. Всеми фибрами души, которая трепетала (а может быть, трепетало во мне нечто другое, не помню), я осознавал своё бессилие и беспомощность перед смертью. Осознавал и одновременно не понимал своей провинности перед косоносицей. Думая, что раз она к кому-то приходит, то, значит, тот в чём-либо виновен. Представление о смерти как о каре долгое время меня преследовало, когда я был уже взрослым. Мысли о собственной виновности перед чем-то или кем-то вспыхивали в сознании раз за разом, когда приходилось кого-то провожать в мир иной на похоронах. Детское сознание ужаснулось правде земной жизни – она не вечна! Моё сердце, готовое в любую минуту остановиться от страха, от мыслей, сжалось так сильно, что боль пронзила всю грудь и слезы сами полились из глаз ручьём. Парализовано теперь было не только тело, но и всё моё существо, поэтому я не мог ни шевельнуться, ни застонать. Бесшумно плача, я вдруг, скорее всего от отчаяния, требовательно, разумеется про себя, спросил у Смерти: «За что?» Она на мой дерзкий вопрос ничего не ответила, но стала приближаться ко мне. Она не шла. Её тень, как в фильме, где издалека на зрителей движется тепловоз, увеличиваясь до огромных размеров, двигалась медленно на меня. Будто хотела поглотить мальчишку, смеющего задавать какие-то там вопросы. Но в тот момент внутри меня что-то щёлкнуло, возможно проснулся азиатский фатализм, и я сразу успокоился и, словно философ-стоик приготовился