Русское сердце бьётся за всех. Константин Зарубин
эту Таню раньше. Где-то не в Москве и до войны. Всё в ней казалось ему знакомым, каким-то родным даже: круглое лицо, взбитые мочалистые волосы, кое-как припудренные мешки под глазами. Чёрный обтягивающий свитер на телесах, которые – не, ну явно – не стоило обтягивать.
Лет десять назад её видел. От силы пятнадцать. В региональной жопе среднего размера. Да где же, етить твою в ухо? То ли в Ростове она была директором книжного, то ли интервью брала для газеты «Голос Череповца». А может, грим ему накладывала перед эфиром? В Улан-Удэ? Примерно так же выглядела, как сейчас, – на все свои женщин-о-возрасте-не-спрашивают. Только улыбалась, надо думать, менее брезгливо. Причёску, надо думать, поправляла. Вопросики задавала с придыханием: «Когда ждать следующего романа, Андрей Валерьевич? Ой, и как это вы только всё успеваете – и бизнес, и бестселлеры?»
– Здравствуйте, – Таня отступила от двери в узкую прихожую, увешанную виниловыми пластинками в рамках. – Проходите. Можно не разуваться.
– Благодарю, – сказал Меняев. – А куда пальто?
– Шкаф слева от вас.
Меняев размотал шарф, снял пальто, повесил на плечики в шкаф. Поразмыслив, снял и пиджак. В квартире было тепло.
– Ну, давайте, что ли, знакомиться!
Он приподнял руку в её сторону. Вот сейчас всё и прояснится. Сейчас она скажет: «А мы с вами, Андрей, уже немножко знакомы. Вы меня не помните, конечно. Я вас водила на экскурсию по красотам Барнаула». А он заулыбается: «Простите великодушно, Танечка, не поверил сначала, что это вы. Не изменились ни капельки!»
– Коля вам, наверно, не то время сообщил? – спросила Таня, не проявив интереса к его руке.
Меняев отдёрнул униженную конечность.
– А сейчас посмотрим, – он достал из кармана Колин листочек. – Улица Хальбибакен с точечками. Дом четырнадцать. Время восемнадцать тридцать. Имя…
– Восемнадцать тридцать, – перебила Таня. – Сейчас пятнадцать минут восьмого. Вас кто-то задержал по дороге?
Ни хрена себе. Ни хрена себе, как мы заговорили. На сорок пять минут сраных опоздал, а тут уже писк на весь Минск. Хочешь, чтобы без опозданий, – в центре города устраивай явочные квартиры.
И ведь самое смешное, что из дома он вовремя вышел. Ну, не из дома, дом в Москве остался. От знакомых вышел, которые приютили за семь тысяч крон в месяц. Всё рассчитал прилежно. По гуглу получалось 53 минуты. А он вышел из подъезда ровно за час, в семнадцать тридцать, чтобы с запасом.
Смеркалось уже, когда вышел. Небо над кварталом заливалось красками. Фонари загорались тут и там. Пахло городской осенью. Листья во дворе лежали дырявым рыжим ковром. И дети ещё эти прыгали в луже на краю брусчатой площади у кинотеатра. Две девочки лет пяти, близняшки. Одна в красном комбинезоне, другая в жёлтом. Скакали по воде, как на батуте, кричали что-то непонятное, брызгались, а папаша их стоял рядом, смуглый, молодой и модный весь. Он даже от брызг не уворачивался, не глядел на дочек даже, просто болтал