Свободен как ветер…. Alexander Куприн
образовался на Фрунзенской набережной столицы. А Степаныч продолжает свое подвижничество и упорно внедряет в массы, популяризирует эту древнейшую игру. И все за четвертной или чуть больше в день, минус пятерка постовым ментам. Пытались с него до кучи еще и метрополитеновские мусора получать, да он их на хуй послал как с добрым утром:
– Идите, – говорит, – вампиры, под землю – там ваше место. Нечего тут шакалить, а не уйдете – начальству напишу!
Вот такой там Степаныч! Будете на тропе – привет ему передавайте.
Так вот, взял я, значит, шахматы и спрашиваю у каторжан, не интересуется ли кто выиграть у меня партейку-другую? Тишина. Что в целом закономерно, учитывая состав ассамблеи. Спрашиваю еще раз, и тут блатной кричит:
– Красный! Где ты, сука, есть? Красный!
Из-под нар появился помятый дядька плотного телосложения со свежим синяком. Лицо его, невзирая на синяк, абсолютно для тюрьмы неподходящее. Что-то было в нем от начальника большой всенародной стройки из черно-белых фильмов, на которые никто не ходит. Так мы и встретились.
– Не угодно ли? – протянул я к нему два кулака с пешками.
– Нет. Я черными буду, – ответил он, не прикасаясь к моим рукам, – да только у меня ничего нет. Не на что играть.
– Гонишь, проблядь красножопая! – зашипел смотрящий со своей шконки. – Салом зарос, псина! На воле мильены тупикнул, мразота???
Ничего не отвечал мой объект, вздохнул только. Вздох этот мне очень не понравился – с каким-то клокотанием вздох, будто легкие отбиты. Видно, бедолагу тут уже вовсю плющат. Печален, надо отметить, удел цеховика, расхитителя или взяточника. Воры немедленно начинают кампанию удушения несчастного, выбивая из него все тайники и секреты. Делается это порой жуткими методами – шестерки издеваются как могут, и даже опущенные смотрят на бедолаг с жалостью. Мало кому удается выстоять такой пресс. Затем эта информация пасуется на волю, и реквизированное добро передается в общак, а добытчикам организуется достойный грев и долян по выходу.
Он сел на нары в какой-то необычной позе, обхватив коленки руками, словно старался занять минимум пространства. Играл он медленно, подолгу продумывая каждый ход. Видно было, что сидение напротив меня за этой крошечной доской позволяло ему отрешиться на время от ужасов действительности. Игра его засосала, втянула целиком, выдернув из кошмаров камеры. Он обхватывал голову руками, что-то шептал и даже тянул себя за мочки ушей. Мне не хотелось, чтобы возвращение его в реальность совпало с проигрышем в игре, и я решил эту партию слить – начал делать ошибки. К моему удивлению, взяточник каждый раз прекращал партию и сам указывал мне на мой косяк. Ничего не оставалось кроме как поставить ему мат. Игру пришлось свернуть, но не из-за заторможенности соперника. На нервы действовал блатной, зачем-то прицепивший к нам двух шестерок – зрителей. Я уже знал, что