Деревянный хлеб. Альберт Иванов
Юрка перешел в четвертый класс. Он был круглым отличником. «Главное – знанья, – говорил он. – Я вот уже «Трех мушкетеров» прочитал, а их, слышал, в институте учат!..»
Юрка был помешан на книгах, даже в кино почти не ходил, деньги на них собирал. У него на полке уже четырнадцать книг: «Избранное» Г.Уэллса (очень интересная), «Зверобой» Ф.Купера (очень интересная), «Черная Индия» Жюля Верна (очень интересная), «Человек-амфибия» А.Беляева (очень интересная), «Гамлет» В.Шекспира (неинтересная), «Дети подземелья» В.Короленко («Это про меня», – говорил Юрка), «Робинзон Крузо» Д.Дефо (самая интересная) и еще какие-то совсем неинтересные… А «Трех мушкетеров» дал им почитать на одни сутки четырнадцатилетний «кровопивец» Колька Пожарин, тоже с первого этажа казармы. Дал на сутки за три рубля. Деньги Юрка, Санька и Витька собрали вместе и читали по очереди. Весь день. Санька и Витька не дошли до конца, а Юрка успел: ему книга еще и на ночь по жребию вышла. У Санькиной мамы в библиотеке были сотни книг, но этой… Там вообще одни скучные взрослые книги. А уж Александр Дюма и не снился. Редкость!
У Саньки дома тоже было много книг: двадцать шесть и брошюры. Но это мамины книги, научные, а хороших только три: «Таинственный остров» Жюля Верна в трех томах (очень, очень интересная).
На книжках Санька с Юркой и подружился, а потом подружил и Витьку с Юркой. Услышав фамилию Куницынский, Коршун с уважением сказал:
– Польская. Может, ты поляк?
– Нет, я русский, – обиделся Юрка и на всякий случай добавил: – Чистокровный.
– Чистокровными только лошади бывают и псы, – заметил Витька. – Верно, родом из поляков, но только об этом не знаешь.
– И отец не знает? – вспылил Юрка.
– И отец, – настаивал Витька. – Из глубины веков пришло… А ты не злись, поляки тоже с фрицами здорово воевали. С саблей против танков!
Подружились с Юркой на книжках и из-за них же чуть не поссорились. Нехорошо вышло.
Стоял тогда Санька на обжигающем куске льда среди других таких же мучеников. Он стискивал зубы, кривясь, и старался не поднимать пальцы ног, потому что болельщики ложились на землю и пристально следили: нет ли зазора между подошвами и льдом, вдруг кто-то жилит, держась только на пятках.
Возле базара в длинном приземистом доме размещалась артель инвалидов, которая делала, кажется, ячменную брагу. С огороженного двора всегда тянуло резким запахом брожения. Сквозь щели в заборе был виден цементный бассейн, заполненный жомом – густой коричневой кашей отходов. Она дышала и пузырилась. Пригородные совхозы присылали сюда телеги с огромными железными корытами за жомом для свиней. А еще сюда постоянно приходила летом полуторка городского холодильника с увесистыми ледяными глыбами: отжатый из распаренного ячменя сок необходимо охлаждать. После разгрузки машин у ворот оставались небольшие, истекающие прохладой куски льда. Пацаны становились на них босиком: кто дольше всех простоит, тот победитель – самый стойкий, самый выносливый. Так, казалось бы, из ничего и возникали