Бордель на Коллинз авеню. Шмиэл Сандлер
станет отдушиной и логическим финалом в той безвыходной ситуации, в которой я оказалась по причине своей глупости.
Но Моника не пришла в восемь и это стало крушением всех моих надежд.
В морге было зябко и я не могла согреться, несмотря на русскую шубенку и утепленные сапожки, в которые предусмотрительно велела мне облачиться подруга. Я была разбита морально, меня преследовал дурной запах, исходивший от посиневшего утопленника. Хотелось плакать от обиды и безысходности. Что могло помешать моей подруге и почему она, зная, как мне страшно и тяжело здесь одной, не пришла забрать меня ночью? Конечно, я могла бы постучать в двери или завизжать поистошнее, чтобы услышал угрюмый сторож. Меня бы вывели из этой чертовой холодилки. Ну, напугается поначалу охранник, приняв меня за воскресшего покойника, велика ли беда. Но, что я добьюсь в случае моей позорной капитуляции? Дело попадет в руки коррумпированной полиции или отдельных ее продажных представителей, как любит выражаться наш главный редактор, и тогда прости, прощай жареный факт, ради которого я опрометчиво сунулась в это рискованное журналистское расследование.
Моника Стайл безнадежно опаздывала. Она не пришла в девять, десять и одиннадцать часов. На циферблате уже полдень, а ее все нет. Мои планы развеялись в прах. Зная лучшую подругу, как человека ответственного и пунктуального: даже о своих походах в туалет она отчитывается перед близкими, я поняла, с нею стряслась беда, иначе стала бы она держать меня в этой пропахшей мертвецкой, куда и впустила-то после долгих уговоров.
Я потеряла счет времени. Мною овладела апатия. Есть мне не хотелось, общество неразговорчивых соседей не располагало к аппетиту, да и нечем было закусить-то, я не думала, что застряну в этом мрачном подземелье надолго. Казалось, вся я пропиталась тяжёлыми смрадным духом, хотя в морге было стерильно и в каждый труп санитары, чтобы перебить трупный запах, явно вкачали ведро формалина. Но запах победно и стойко стоял в воздухе. Мой сыщицкий запал, который я копила в себе целую неделю, пока убеждала Монику запереть меня в морге, испарился через два часа жуткого пребывания в этом холодном склепе. Я и рада была поскорее убраться отсюда, но ложная гордость и возможные насмешки главного редактора не позволяли мне оставить проигрышную позицию без очевидных результатов. Я решила – умру, но дождусь непрошеных гостей, о которых поведал мне профессор Глебов. «Может быть, он напутал что, который раз, – спрашивала я себя, – все же больной убитый горем человек?»
Пьяные санитары в морге более не появлялись. К новым постояльцам я скоро привыкла, а старые уже не пугали меня. Я поймала себя на том, что дважды в течение дня обратилась к мертвой старушке с вопросом: «Что будем делать-то, бабуля?»
Через некоторое время я так притерпелась к своему безмолвному окружению, что мне стало казаться, будто я одна из трупов.
Наконец, одурев от холода и тревожных мыслей, я решила, что исчерпала все душевные силы и пора звать на помощь. Но в это время, как и подобает в крутых индийских фильмах, послышались