Хроника гнусных времен. Татьяна Устинова
Летом она не ходила в лес – ей не уйти было от дома, стирки, готовки на такую ораву детей, а осенью ходила и его брала с собой.
В лесу было просторно и тихо, слышно, как лист, падая, цепляется за ветки. Все было желтым и красным, и пахло остро и сладко – так, как сейчас от его ладони. Молодым лесом, близкими холодами, умирающими листьями, подмороженной травой. В траве стояли крепкие, как огурчики, холодные и плотные грибы. Корзинка тяжелела, и обратно ее всегда несла бабушка.
Иногда ему удавалось пробыть у нее месяц. Это было самым большим счастьем в его жизни. Она укладывала его спать под теплым боком громадной, как слон, печки, крестила, шептала что-то вроде «бедолажный ты мой, бедолажный», и утро начиналось прекрасно – осенним солнцем, лежащим на полу, горячим молоком, пластмассовым зайцем, бабушкиными бодрыми тяжелыми шагами.
Потом она умерла.
И черт побери, он так и не купил ей синюю чашку, как у Клавдии Степановны!..
В его ладони оказались тонкие теплые пальцы, и он вдруг сильно сжал их.
– Ты что-то задумался, Кирилл.
– Да, – сказал он, – я задумался. Ты смотрела какие-нибудь бумаги?
– Бумаги в кабинете. – Она вытащила пальцы, как будто ей стало неприятно. – Я тебе потом покажу.
– Ты все оставила на месте? – поразился он.
– А что? – спросила она воинственно. – Я должна все спрятать? От тети Нины с Сережкой? От мамы с папой?
– От того, кто убил твою бабушку, – сказал он жестко.
– Кирилл, этого не может быть.
– Тогда поехали в Дублин, – предложил он, – мы еще успеем. Самолет завтра утром. Визу я тебе сделаю за час.
Она отошла в угол и стала смотреть в окно.
– Я забрала ее дневник, – проговорила она из угла, – он в столе. Ты можешь его посмотреть, там нет ничего особенного. Она всегда вела дневник, считала, что это признак дисциплины ума. Ничего такого она в нем не писала – что сделала за день, с кем встречалась, что купила. Тоненькие тетрадочки, по тетрадочке на каждый месяц. В Новый год она их торжественно сжигала в камине, чтобы начать все сначала.
– Ну? – спросил он.
– Дней за восемь до… до того, как она умерла, она записала: «Меня очень беспокоят Настя, Сережа и Людочка».
Кирилл помолчал.
– Настя – это ты, Сережа твой брат и сын тети Нины, а Людочка кто?
Настя печально покачала головой:
– Я не знаю. У нас нет никакой Людочки и никогда не было.
– А какие-нибудь подруги?
– Не знаю, Кирилл. На работе у нее была подруга Эсфирь Модестовна. Они созванивались каждый день. А больше я никого не знаю.
– Почему ты ее беспокоила?
– Из-за Киры. Он бабушке очень не нравился. Она нас с ним однажды увидела на Невском. Вызвала меня к себе, закатила скандал, сказала, чтобы я и думать не смела о нем. Я слушала, кивала, потом разозлилась, мы сильно поссорились. Она даже говорила, что лишит меня наследства.
– А ты?
– А я – ну и пожалуйста. Я сказала: ты проживешь еще