Хроника гнусных времен. Татьяна Устинова
принимала ванну? Уронила фен?!
– Сколько ей лет, вашей бабушке? Двадцать восемь?
– Нет, – наконец-то она улыбнулась по-настоящему, открыв ровные белые зубы, – семьдесят три. А почему вы так удивились?
Он удивился, так как в его представление о жизни никак не укладывалось, что бабушка может водить машину и укладывать волосы феном. Бабушка должна солить огурцы, полоть малину, варить картошку и на ночь расчесывать жидкие седые косы пластмассовой гребенкой.
Фен тут совсем ни при чем.
– Я до сих пор не могу осознать, что ее нет, понимаете? Мне кажется, что это невозможно. Почему ее нет? Я же на прошлой неделе с ней встречалась, мы пили кофе на Невском, в «Идеальной чашке», болтали три часа. Я ей рассказывала про Киру, и у нее было такое же лицо, как у вас на пляже. Я вас потому и заметила, что вы смотрели в точности как моя бабушка. – Она опять улыбнулась. – Кира – это тот мой приятель. Вы его видели. Его зовут как вас – Кирилл. Только почему-то все называют его Кирой.
Кирилл Костромин с неуместной поспешностью схватился за сигареты.
Господи, это еще откуда?! Это мерзкое, глупое, женское имя «Кира», которым его потчевали все детство и всю юность?! Он слышать его не мог. Он его ненавидел. И даже был уверен, что все его беды от этого дикого имени.
«Сегодня Кира дежурный по кухне!» – бодрым голосом объявляла утром мать.
«Кира, почему по математике опять тройка?» – строго спрашивал отец.
«А Кирка в лагерь не хочет! – наперебой кричали братья прямо ему в лицо и валились от хохота на продавленный диван. – Кира – дура, Кира – дура!»
И эта «дура», гораздо более оскорбительная, чем «дурак», всю жизнь помнилась ему так, что от ненависти и безысходности сводило затылок.
– …попробуйте, Кирилл Андреевич. Это вкусно.
Оказывается, принесли еду. Салат лежал на сказочной красоты тарелке хрусткой аппетитной горкой, и ничего этого не было – ни продавленного дивана, ни братьев, ни Киры-дуры.
Вокруг был Питер, лето, чистые скатерти, столовое серебро – другая жизнь. Сытая, привычная, удобно устроенная. Его собственная.
– Бросьте вы его к черту, – сказал он хрипло, – это же кретину ясно – ничего у вас с ним не выйдет. Ну зачем вы приехали на этот пляж? Компанию повеселить? Продемонстрировать собственную дурость? Всем наглядно показать, что «она любила его, а он любил родину»? Кира! Надо же такое придумать!
Вилка звякнула о фарфор.
– Я, кажется, не просила у вас совета, – произнесла Анастасия Сотникова отчетливо, – большое спасибо, что вы приняли мое приглашение, но это совершенно не означает, что вы можете говорить мне гадости.
– Да никакие это не гадости, – досадуя на себя, заявил Кирилл, – все гадости вам уже сказали на пляже. Вернее, показали. А вообще говоря, вы правы. Это не мое дело. Прошу прощения. Наверное, это у меня от безделья. Я сегодня полдня не работал.
Она моментально уцепилась за спасательный круг и увела разговор – выбралась на безопасное мелководье, за что Кирилл был