Где наша не пропадала. Сергей Кузнечихин
в лес не ходят, делать им там нечего. Волки тоже не тронули, не водятся они в том лесу. Зато водятся муравьи-ссыкунцы, и в больших количествах. Думаете, они человечину не едят? Едят. Еще как едят – и пропитую, и прокуренную, а уж от молоденькой – тем более не откажутся. Но я их перехитрил. Запах детских пеленок действует на муравьев как надвигающийся ливень. Он их по муравейникам разгоняет. Крохотный был, а уже учился выживать.
От цыган и волков спрятался, муравьев распугал – можно бы и расслабиться. Да в Библии вроде сказано, что покой нам только снится. Второй-то братец тоже в подполковники метил. Когда ему было одиннадцать, мне – четыре, и поэтому он считал меня круглым идиотом. Выйти со мной на люди для него страшнее пытки было. Особенно его раздражала моя красная рубаха, которую мать из собственной кофты сшила. А мне она, наоборот, нравилась. Откуда четырехлетнему пацану знать, что в женской кофте ходить неприлично? И брат мне тоже нравился, таскался за ним как хвост.
Забежал он как-то к дружку, а меня у калитки оставил. Сижу, скучаю. И вдруг вижу – гуси меня окружают, здоровенные, с меня ростом, шеи вытянули и шипят. Я хотел было за калитку прошмыгнуть, да опоздал – путь отрезали, не гуси, а группа захвата из войск особого назначения. Я в крик, да разве их гогот перекричишь?! Налетели, сбили на землю и на лежачего накинулись. Сначала я еще отбивался, одному ногой под клюв заехал – сразу шипеть перестал. Был бы в ботинках – лежать бы гусаку в нокауте, но ботинки по будням трепать не полагалось. Одного утихомирил, другие наступают, как те вятские – ребята хватские, полезут драться – семеро одного не боятся. И гуси такой же породы. Пришлось уходить в глухую защиту – голову руками обхватил и носом – в траву, чтобы глаза не выклевали. Но, обратите внимание, голову уже тогда берег, полагал, что это самое ценное во мне, – заблуждения ранней молодости. Когда братан спасать меня выскочил, я уже без сознания лежал. Чуть припоздай, и насмерть заклевали бы.
Братану за это побоище от батьки крепко перепало, а мне – от братана. Ну а гуси, они даже из воды сухими выходят, на то они и гуси.
Но я незлопамятный. В то же самое лето едва не погиб, спасая гусенка. Сидел на мостике, а по дороге стадо коров с пастбища возвращалось. Шло себе, да и ладно, они каждый вечер так шли, ничего интересного. Вдруг вижу, гусенок у них между копыт мечется. Пушистенький такой, малюсенький… наступят – и в лепешку. Ну, я и кинулся спасать. Так ведь он с перепугу не дается. Бегал, бегал за ним между коровьих ног и, видимо, поднадоел крупному рогатому скоту. Одна хвостом по затылку заехала, вроде как предупредила, чтобы не вертелся где не положено. Я не послушался. Тогда уже другая, которая построже, подцепила под зад и выбросила с дороги. Повезло, что на комолую нарвался. Но прелести полета и жесткость падения запомнились надолго. Кстати, летел я с куском хлеба в руке, было такое лакомство – корка черного хлеба с подсолнечным маслом и крупной солью. Так вот, когда я очнулся, сразу же начал горбушку эту искать, но не нашел, и тогда уже крик поднял. В очередной