Фельдмаршал. Валерий Туринов
тебя на следующей неделе. У нас, в монастыре, освободилась вакансия казначея. Месье Бернар скончался… Рад буду хлопотать за тебя на эту должность!
Он подхлестнул вожжами по бокам лошадки:
– Пошла, пошла, Ленивая!
Повозка выкатилась за ворота усадьбы. Понс, обернувшись, увидел, как машут руками вслед ему родные. Повозка повернула за угол каменной ограды.
И его родные исчезли для него навсегда.
В монастыре, куда они приехали, Понса поразили высокие массивные стены из бутового камня. Внутри монастыря, за тяжёлыми дубовыми воротами, с крепкими запорами, стояли такие же, из бутового камня, монастырские постройки, и кельи – крохотные, как хижины в горах у бедных горцев.
И в одной такой келье поселили его.
Дверь скрипнула, открылась, и он шагнул вслед за своим дедушкой, аббатом, в темноту кельи. И первое, что он увидел – ложе, массивное, тоже каменное, только сверху прикрытое настилом из досок. На нём лежало одеяло, шерстяное, жёсткое, старое. Похоже, им укрывался один из тех, кто уже навсегда покинул обитель… И подушка, тоже жёсткая… Единственное маленькое оконце. В него сочился слабо божий свет…
Освоившись на своём новом месте, он как-то взобрался на монастырскую стену и оглядел окрестности, томимый интересом: куда же привезли-то его.
Перед ним открылась долина, пологие невысокие холмы, безлесье… Сады, вон там поля и виноградники… А тут рядом пруд. О нём ему уже сообщили словоохотливые иноки, готовые поговорить с кем-нибудь, рассеивая скуку и однообразие монастырской жизни, тяжёлого повседневного крестьянского труда.
В монастыре он оказался не один, из мальчиков, иноков. Были ещё такие же, осиротевшие.
Раз в день, утром, до завтрака, строгий аббат занимался латынью с ним и ещё с тремя мальчиками его же возраста.
С одним из них Понс сошёлся ближе всего. Звали его Рони. Тихий, худенький, черноволосый, родом откуда-то из этих же мест. С умным взглядом, он тактично выслушивал, когда ему что-нибудь рассказывали, затем уже говорил что-то своё. Он остался круглым сиротой, в отличие от Понса, у которого был жив отец и братья, да ещё дедушка.
– Латынь – язык Бога, на котором апостол Пётр впервые открыл божественные установления другим народам, – поучал аббат…
Затем, после завтрака, следовал урок закона Божьего.
Каждый день ему, Понсу, приходилось ещё и трудиться, исполнять мелкие хозяйственные поручения: то перебирать фрукты, сортируя от гнилых, а то семена для нового урожая пшеницы. От утомительной работы он быстро уставал. Его мозг не выдерживал однообразных тупых занятий. И он начинал клевать носом. Его голова сама собой падала ему на грудь. И он часто засыпал сидя… Пока кто-нибудь из его сверстников, трудившихся с ним рядом, заметив это, не толкал его в бок.
Изредка он видел своего отца, который стал казначеем монастыря и наезжал теперь по делам экономии к аббату. Но эти встречи, мимолётные, проходили сухо, натянуто, безрадостно для них обоих. Оба они чувствовали фальшь в отношениях между ними. Отец считал себя виноватым в том, что спровадил его сюда,