Пион не выходит на связь. Александр Леонидович Аввакумов
про себя и, поправив сбившуюся набок пилотку, направился в сторону блиндажа ротного.
– Товарищ старший лейтенант! Сержант Тарасов по вашему приказанию прибыл! – четко отрапортовал он, чем вызвал довольную улыбку у командира роты Окунева.
– Молодец, Тарасов! Сразу видно армейскую школу. Скажу больше, просто удивляюсь тебе, как ты в этой непростой обстановке сохраняешь чувство юмора и продолжаешь рапортовать так, словно мы не на войне, а на учениях. Что скажешь? Окопались?
– Да, зарылись в землю. Нам бы еще людей, товарищ старший лейтенант. Маловато нас, чтобы сдержать немецкую пехоту.
Тарасов еще раз посмотрел в сторону этого реденького лесочка, который находился в метрах двухстах от линии обороны его отделения. Он усмехнулся про себя, так как отлично понимал, что шансов выжить у его отделения, практически нет.
– Товарищ старший лейтенант! Скажите, что мы можем сделать с двумя пулеметами. Да они нас мгновенно подавят из минометов.
Лицо Окунева было спокойным, словно он не слышал Тарасова. Он явно не ожидал подобной просьбы от своего начальника отделения и поэтому не знал, что ему ответить. Он взглянул на взводного, который почему-то отвернулся в сторону, тем самым лишая себя ответственности за принимаемое ротным решение.
– Присаживайся, Тарасов, – произнес Окунев и пододвинул к нему табурет. – Надеюсь все, что я тебе сейчас скажу, останется между нами.
Тарасов сел на самодельный табурет и посмотрел на командира роты.
– Вчера третья рота второго батальона полным составом перешла на сторону немцев. Ушли не все, в основном – новобранцы, призванные из западных областей Украины, Белоруссии и наших восточных республик. Сейчас там работают люди из Особого отдела. Чем все это закончится, трудно сказать. Скажи мне, ты можешь гарантировать, что среди твоих людей нет предателей и агентов немецкой разведки?
Он замолчал и внимательно посмотрел на него.
– Гарантии раньше, товарищ старший лейтенант, давал лишь госстрах, и никто больше. Откуда я могу знать, что у каждого моего бойца на душе. Пусть этим занимается Особый отдел. Могу сказать лишь одно, если замечу, что кто-то из моих бойцов попытается уйти к немцам или побежит назад, расстреляю собственноручно.
Тарасов замолчал, ожидая, что скажет ему Окунев. Однако тот промолчал и снова посмотрел на взводного.
– Товарищ командир роты! Дайте мне людей для усиления огневой мощи отделения. Я же знаю, что вчера вечером к нам вышла группа красноармейцев из окружения. Дайте ее мне. А там будет видно, кто из них враг, а кто – нет, если, конечно, кто-то из них останется в живых. А по-другому, я с десятком бойцов вряд ли смогу долго удерживать эту позицию.
В блиндаж вошел политрук батальона и, сняв с головы фуражку, вытер носовым платком вспотевший лоб.
– Жара! Градусов тридцать, наверное, – произнес он и взглянул на Окунева.
Командир роты посмотрел на политрука и в двух словах обрисовал ему ситуацию.
– Вы коммунист, сержант? – спросил он Тарасова.
– Нет, товарищ политрук.