Ясень. Татьяна Батурина

      Укроюсь в утешающей природе,

      Усну, листвяной прелестью дыша…

      Меня разбудит Муза и проводит –

      Куда незнамо, и замрёт душа.

      Что будет дале – встреча иль прощанье?

      Всему на свете выучен пиит,

      Но Музы мимолётной предвещанье

      Ни тайны, ни разгадки не таит.

      Ей мил пиит, затвор его талана[1],

      Ей по сердцу на стогнах[2] лити́я[3],

      А тонь ея извечного примана –

      Не тоньше, не извечней бытия.

      Стихом любви зрачки позолотив,

      Я искушаюсь золотом осенним:

      Медлительный, чарующий мотив

      Меж смертью и грядущим воскресеньем…

      Ужели звук прощальный, золотой,

      Торжественно лиясь, словно поэма,

      Сияет мирозданной полнотой

      Прародины – заветного Эдема?

      Ужель оттуда, где взамен времён

      Резвится младокудрая свобода,

      Шлёт вечный лист багрянородный клён?..

      В прапамяти сохранна праприрода.

      В ней стебли-корни, листья-лепестки

      Всевластвуют над гнилостным забвеньем.

      А мой морозник, что мои виски

      Спасает райски-тёплым омовеньем?

      Моя герань, оцветшая окно?

      Мой подорожник вдоль родных дорожек?

      О, тайны приземлившиеся!..

      Но

      В них чуден свет эдемовых тотошек…

      И ты, мой клён, вратарь осенних врат,

      Тож вынянчен в священной горней пуще!

      Порыв бессмертья золотом объят –

      Всевящим, Всемогущим, Вездесущим…

      Всего, что мать дала, мне было мало:

      Наперекор годам, календарю

      Я каждый день сама себя рождала,

      Я столько лет самой себя дарю!..

      Мать думала: мне пять – мне было восемь

      (Ну как ей догадаться, что не пять?),

      Когда, игрушки глупенькие бросив,

      Себя я стала нищею считать.

      Как было всем понять, что окружало

      Меня – непостижимое для них?

      Я столько в слове устном открывала,

      Как ни в одной из вычитанных книг!

      Мне так ступенек в доме не хватало,

      Чтобы пройти их все, шагая вмах…

      Картин кладби́щ печальных было мало

      В старинных покосившихся крестах…

      Иным казался лоб мой семи пядей

      И очень броским разворот бровей,

      А я бродила рядом, в Небо глядя,

      И думала о бедности своей.

      С серебряной ложки поила цветы

      Обильнее ливней –

      И пряно шептались лазурные рты

      Гераней