Цветные карандаши. Жан-Габриэль Косс
солнцем фабрику. И вместе с другими начал упаковывать в коробки все, что можно упаковать. Соланж заразительно вздыхала, и другие следом за ней. Будущие безработные сутулыми зомби брели по проходам. У всех одинаково ныло под ложечкой и в горле стоял комок, так что не сглотнуть. И даже старый радиоприемник давился звуками, выплевывая их в уши рабочим.
Представитель судебного надзора следил за тем, как идущие чередой скупщики разорившихся предприятий растаскивают все, что можно с выгодой перепродать. Рабочие без лишних слов разбирали станки; на наиболее современные, или, вернее, на наименее древние, нашлись покупатели. Теперь на них вроде бы будут изготавливать консервные банки. Остальное продавалось на вес. Клюзель был в бешенстве. Запасы карандашей даже за бесценок никто уже не брал.
И тогда он решился выпотрошить все коробки. Карандаши переработают в целлюлозу. А алюминиевые коробки в конце концов превратятся в кузова автомобилей. Соланж чувствовала себя так, будто оскверняет гробы.
Она собрала немногочисленных работников для последней групповой фотографии на фоне фабрики. Клюзель, который большую часть времени отсиживался в своем стеклянном кубе, увидел их через окно, поспешно сбежал по лестнице и внезапно замедлил шаг у выхода на парковочную площадку. Ему хотелось сфотографироваться вместе со своими рабочими, но он не очень понимал, будет ли он там к месту, и потому приближался с осторожностью.
Соланж помахала ему, подзывая. Клюзель, почувствовав себя увереннее, ради такого случая уложил на место свою длинную прядь и провел языком по деснам, проверяя, не застрял ли где обрывок салатного листика. Даже если он и серый, все равно на фотографии выйдет некрасиво.
– Вы как раз вовремя, господин Клюзель, снимите нас, – протягивая ему свой мобильный телефон, распорядилась она голосом, какого он за тридцать лет ни разу у нее не слышал.
Клюзель повиновался. Вымученно улыбаясь, он запечатлел десяток невеселых черно-белых улыбок.
Бывшему хозяину хотелось теперь сфотографироваться с ними вместе, но предложить им это он не осмелился. Соланж забрала свой мобильник, группа распалась и навсегда покинула фабрику – больше никто сюда не вернется.
Выходные никому радости не принесли. У всех во взглядах сквозили тревога и испуг. Как всегда в конце недели, Артюр вместо восьми часов на фабрике теперь столько же времени проводил в кафе QG на первом этаже дома, где он жил. В полдень он сидел на террасе и пил пиво. У ворот дома на той стороне улицы стояло такси. Глядя на темный кузов машины, он предположил, что она, должно быть, черная, ну или, по крайней мере, темно-синяя. И тут из дома вышли Луиза с Шарлоттой. Артюр перебежал улицу, чтобы подвести их к машине и распахнуть перед ними заднюю дверцу. Шарлотта и в черно-белом варианте была все такой же красивой. Он впервые видел ее так близко, и ростом она оказалась еще меньше, чем он думал, – на целую голову ниже его. Ее бархатистая кожа теперь выглядела