Лирика. Давид Самойлов

      Вот когда припомнились друзья!

      Вот когда пошли терзать разлуки!

      Вспомнили про души – ведь нельзя,

      Чтоб всегда натянуты, как луки.

      И куда помчится мой двойник

      Через все пределы ожиданья?

      С кем он в шесть часов после войны

      Побежит на первое свиданье?

      Он устал… Иных давно уж нет…

      Камни у разбитого Рейхстага…

      В тишину, как лекарь в лазарет,

      Ночь идет, не замедляя шага.

      Кислой медью крыши зеленя,

      Ночь идет в просветы стен без стекол.

      Медный труп зеленого коня

      Скалится, поваленный на цоколь.

      Здесь в тиши накрыт наш скромный стол.

      Шесть часов… Мы празднуем победу.

      Но никто на праздник не пришел.

      Те, кого позвал бы я к обеду,

      Где они, поэты и друзья!

      Кто убит, а кто пропал без вести.

      А который, может быть, как я

      Пьет коньяк в проклятом Бухаресте.

      Трудно в тишине дышать и жить…

      И сосед сказал, вздохнув глубоко:

      – Может, этот праздник отложить —

      Здесь ведь до Парижа недалеко…

      Стоят у околицы женщины

      И смотрят в осеннюю стынь.

      Из Киевщины в Смоленщину,

      Из Гомельщины на Волынь

      Мятутся солдатские тысячи.

      Любовь и для них отыщется,

      Но горькая, как полынь…

      В наградах и ранах —

      Штык да сума —

      В шинелишке драной

      Он входит в дома.

      И славная баба

      Безоговорочно

      Признает хозяином

      Запах махорочный.

      «Быть может, и мой так по свету

      скитается!» —

      Подумает бедная и запечалится.

      …Озябшие птицы кричат на ветле,

      Туманы заколобродили.

      И мнится солдату: он снова в тепле,

      Он – дома, он снова на родине.

      Он снова в уютном и теплом

      Дому,

      где живет постоянство…

      А там,

      за темными стеклами, —

      Неприбранное пространство.

      А там,

      за темными стеклами, —

      Россия

      с войною,

      с бедою;

      И трупы с слепыми глазами,

      Залитыми водою;

      И мельницы,

      как пугала,

      Закутанные в рогожи;

      И где-то родимый угол,

      И дом почти такой же.

      И там – почти такой же —

      Солдат,

      усталый и черный,

      Лежит с твоею бабой,

      Податливой и покорной…

      Я душу с тоски разую.

      Закрою покрепче двери,

      Чтоб мучить тебя, чужую,

      За то, что своей не верю,

      За то, что сто лет не бачил,

      Какая ты нынче стала,

      За то, что холод собачий

      И дождь, и вороньи стаи,

      И псы цепные брешут,

      В