Мальчишки, мои товарищи (сборник). Владислав Крапивин
этого как раз и не следовало говорить. Как потом выяснилось, Галя больше всего на свете любила тайны. Услышав мое заявление, она просто взмолилась:
– Ну, Павличек, расскажи, пожалуйста! Я же никому не скажу!
– Ты все равно не поймешь ничего. Это игра такая.
Павлик боялся, что Галя не сможет увлечься нашей игрой, не увидит в глубине камешка моря и корабля, не поймет нашей сказки и, может быть, даже станет смеяться. Но она так просила, что Павлик не выдержал:
– Ладно. Дай честное слово, что сохранишь тайну.
– Самое-самое честное пионерское!
Снова засветился голубой глазок с туманным силуэтом шхуны. Напрасно боялся Павлик. Галя сразу разглядела в неясном пятнышке очертания корабля и сказала, что камень прозрачен, как морская вода в солнечный день.
– А ты видела море? – спросил я.
– Видела. Только давно. Мы жили в Ленинграде, а когда началась война, эвакуировались. Перед самой блокадой. Завод, где папа работал, сюда перевели.
– Расскажи, какое море.
– Ну как расскажешь… Оно разное. Но всегда очень красивое… И Ленинград красивый… Только фашисты там много разрушили, – добавила Галя тихо.
– Ничего. Все равно его восстановят. Ты расскажи про неразрушенный Ленинград. И про море, и про корабли…
Горел голубым светом камень с морского берега. Мы слушали Галю. Шхуна “Победа” шла в Ленинград.
Но она не успела. Свечка в жестянке сгорела, камень погас.
Павлик щелкнул выключателем. Света не было. В то время энергии не хватало и станция часто отключала районы с жилыми домами. Павлик зажег коптилку. Галя взглянула на часы-ходики и испугалась:
– Ой, уже девять часов. Меня дома потеряли. Я еще ни разу так поздно не приходила домой.
– Правда ведь, поздно уже, – забеспокоился Павлик. – Одевайся скорее. Где твои варежки?
Галя посмотрела на темные стекла и призналась, что боится идти одна.
– Что же делать? Андрейка, может быть, ты проводишь Галку? – спросил Павлик. Он не решался идти сам и оставить меня одного в доме, с коптилкой, где вместо керосина (которого тогда не хватало) был налит бензин. А идти вместе нельзя: взрослые вернутся, а дом заперт!
Мне идти, конечно, не хотелось. Страшновато будет возвращаться одному по темной улице. Но если я откажусь, Павлик пойдет сам, и мне придется сидеть в полутемной комнате наедине с огнеопасной коптилкой. К тому же, я сам был виноват, что Галя засиделась у нас: не сболтни я про камень, ничего бы не случилось.
– Валенок у меня нет, – сказал я.
– Мои надень, – оживился Павлик, почувствовав, что я готов согласиться. – Да и недалеко совсем идти, три квартала по нашей улице…
– Если ты боишься идти обратно, я отпущу с тобой Ричарда, нашу собаку. Он такой громадный, что с ним ничего не страшно.
Я в те годы еще не испытывал большого доверия к собакам, но Галя сказала, что Ричард очень умный и добрый пес.
Мы вышли на улицу. Было морозно. В окнах желтели огоньки керосиновых ламп и коптилок. Крупные звезды казались ярче этих огней. Я редко бывал на воздухе и теперь