Правда о любви. Стефани Лоуренс
, что никоим образом не заинтересован в создании портрета дочери лорда Трегоннинга, – сообщил Джерард Реджиналд Деббингтон, элегантно растянувшийся в кресле курительной комнаты своего эксклюзивного мужского клуба. Немного помедлив, чтобы скрыть нарастающее раздражение, он пристально взглянул в глаза доверенного лица лорда Трегоннинга. – Я согласился на эту встречу в надежде, что лорд Трегоннинг, узнав о моем отказе писать портрет, все же согласился дать мне доступ в сады Хеллбор-Холла.
В конце концов он был самым модным художником-пейзажистом лондонского света; знаменитые сады лорда Трегоннинга давно заждались визита такого человека, как он.
Каннингем побледнел, старательно откашлялся и опустил глаза в бумаги, разложенные на маленьком столике между ними.
Вокруг слышался негромкий гул голосов; Джерард успел заметить несколько взглядов, брошенных в их сторону. Остальные члены клуба видели его, но, заметив Каннингема, воздерживались подходить: очевидно, понимали, что ведутся деловые переговоры, которые не стоит прерывать.
Каннингему было лет двадцать пять: года на четыре моложе двадцатидевятилетнего Джерарда. Все в нем: скромная одежда, состоявшая из черного сюртука, белой сорочки и желтовато-коричневого жилета, круглое серьезное лицо и пристальное внимание к разложенным на столе бумагам – выдавало бизнес-агента или управляющего.
К тому времени как Каннингем осмелился заговорить, Джерард мысленно набросал рисунок, озаглавленный «Бизнес-агент за работой».
– Лорд Трегоннинг просил передать, что хотя он понимает ваши сомнения относительно согласия написать портрет особы, которую вы ни разу в жизни не видели, однако именно эти сомнения только подтверждают его убежденность в том, что именно вы – художник, способный достойно сделать эту работу. Его сиятельство прекрасно понимает, что только вы сумеете написать его дочь именно такой, какой видите, без всяких приукрашиваний. Именно этого он желает: чтобы портрет был точным отражением оригинала. Чтобы изображение мисс Трегоннинг, так сказать, дышало правдивостью.
Джерард поджал губы. Похоже, он ничего не добьется.
– Кроме предложенного гонорара, – продолжал Каннингем, не поднимая глаз, – вы можете располагать любым временем, вплоть до года, чтобы закончить портрет, и заодно получите полный, неограниченный доступ в сады Хеллбор-Холла вместе с разрешением рисовать там все, что пожелаете. Если хотите привезти в Хеллбор-Холл друга или компаньона, вас примут как дорогих гостей.
Джерард усилием воли подавил нарастающую злость. Ему совершенно ни к чему снова выслушивать эти предложения, как бы управляющий ни старался их подсластить. Он уже отказался от них две недели назад, когда Каннингем впервые попросил о встрече.
Нетерпеливо шевельнувшись, он встретил взгляд Каннингема.
– Ваш хозяин не так меня понял: я никогда не пишу портретов за деньги. Живопись для меня – всего лишь любимое занятие, и я достаточно богат, чтобы писать ради собственного развлечения. А вот портреты… не более чем случайная прихоть, возможно, достаточно удавшаяся, но не особенно влекущая ни меня, ни мою душу живописца.
Последнее было не совсем правдиво, но в данных обстоятельствах достаточно правдоподобно.
– И хотя я с восторгом воспользовался бы возможностью написать сады Хеллбор-Холла, даже этот почти неодолимый соблазн не заставит меня согласиться на портрет, писать который я не имею ни склонности, ни нужды.
Каннингем молча воззрился на него. Подумал, опустил глаза, потом снова поднял и уставился в какую-то точку над левым плечом Джерарда.
– Его сиятельство просил уведомить вас, что это его последнее предложение… и если вы откажетесь, он будет вынужден найти другого художника, которому и будут изложены те же условия, особенно в отношении садов. Далее, лорд Трегоннинг обещал позаботиться о том, чтобы до конца его жизни и жизни всех наследников ни одному художнику не был разрешен доступ в сады Хеллбор-Холла.
Только железная воля позволила Джерарду остаться на месте. Какого дьявола задумал Трегоннинг? Неужели не остановится даже перед шантажом?
Джерард поспешно отвернулся.
Одно ясно: лорд Трегоннинг полон решимости вынудить его написать портрет дочери.
Опершись локтем о подлокотник кресла, он подпер подбородок кулаком и оглядел комнату словно в поисках выхода из ловко расставленного капкана. Но на ум ничего не приходило: яростное неприятие мысли о каком-то бездарном портретисте, которому выпадет счастье стать единственным, кто зарисует сказочные пейзажи Хеллбор-Холла, мешало рассуждать здраво.
Наконец он обратился к Каннингему:
– Мне нужно более тщательно обдумать предложение его сиятельства.
Учитывая сухой тон и сдержанную манеру речи, не стоило удивляться, что Каннингем тщательно сохранял нейтральное выражение лица.
– Да, разумеется, – почтительно наклонил он голову. – И как долго…
– Двадцать четыре часа.
Если он позволит этой теме терзать его чуть дольше, значит,