Норма. Тридцатая любовь Марины. Голубое сало. День опричника. Сахарный Кремль. Владимир Сорокин
поднимает переднюю правую лапу, а молодой Дик просто стоит, поскуливая и натянувшись струной.
– Стоять! – одними губами говорит Виктор Терентич, осторожно приближаясь к собакам и через мгновение останавливается, выдыхая:
– Пилль!
Дик и Мальва бросаются в куст, и он взрывается хлопаньем крыльев: толстая кургузая тетёрка свечой подымается вверх, молодые веером разлетаются прочь.
Антон ловит одного из молодых на планку ружья, отчетливо видя его ослепительно белые подкрылья, и рвёт спуск.
Гремят, сливаясь, три выстрела, и через секунду снова три.
Тетёрка делает кульбит в воздухе и вместе с отстреленным крылом и стайкой вышибленных перьев падает в куст; молодой тетеревёнок после дуплета Антона пропадает в траве; подбитый отцом черныш бессильно планирует в березняк.
В ушах звенит, дым стелется над поляной.
Антон разламывает ружьё, вытаскивая гильзы. Курясь дымом, они падают к ногам.
– Ну вот, ёлочки точёные… – Виктор Терентич быстро перезаряжает и громко захлопывает затвор.
Отец, улыбаясь и щурясь сквозь пенсне, вытаскивает ножом плотно засевшую гильзу.
Вдруг собаки поднимают черныша чуть поодаль, ближе к березняку.
Он летит низом, сочно хлопая тяжёлыми крыльями, сверкая на солнце иссиня-чёрной лирой.
Антон вскидывает ружьё, чувствуя, что не видит ничего, кроме этих огромных крыльев, и стреляет.
Гремит его дуплет, слева вторит «Зауэр» Пастухова, но черныш невредимо летит и исчезает в молодых берёзках.
Отец смеётся, вталкивая патроны в гнёзда. Виктор Терентич качает головой:
– Да… это вам не мозги пластать…
И тут же кричит на Мальву:
– Какого дьявола без стойки! Ну я тебе задам, собака ты эдакая!
Мальва обиженно машет хвостом.
– Витюш, это Дик сбаламутил, – поправляет пенсне отец, отправляясь на поиски сбитого черныша.
– Такого красавца стравили, – сетует Пастухов и с треском влезает в куст, нагибается над тетёркой.
Антон бежит к своему. Возле тетеревёнка вертится Дик, возбуждённо обнюхивая его.
– Тубо! – слишком строго прикрикивает возбуждённый Антон, и Дик отходит, часто дыша, вываливает изо рта розовый язык.
Антон поднимает свой трофей. Птица кажется маленькой по сравнению с той, что была в воздухе. Тёплое тельце ещё содрогается в последних конвульсиях, перебитая лапка нелепо топорщится, на конце клюва и на голове проступает кровь.
Антон кладет тетеревёнка в ягдташ, перезаряжает и направляется к отцу смотреть черныша. Тот ещё жив и вяло пошевеливает крыльями в отцовских руках.
Отец прикалывает его ножом через клюв, опускает головой вниз и несёт за ноги, широко шагая, придерживая другой рукой ремень висящего на плече ружья.
Пастухов тем временем, стоя в середине куста, встряхивает перед собой тетёрку:
– Толстуха-то, однако… Смотри, Николай!
– Старка, – кивает