Норма. Тридцатая любовь Марины. Голубое сало. День опричника. Сахарный Кремль. Владимир Сорокин
что так.
– С ума сойти…
– Да…
– Но вообще-то всё-таки как-то страшновато…
– Да. Он суровый.
– Уж больно много всего. И мертвецы эти гнилые… брррр!
– С мертвецами… это точно…
– И макет… забавно…
– Но это получше письма тютчевского?
– Да, конечно. Помощней.
– Ну вот и хорошо.
– Ага…
– Так, значит, оставим его?
– Его? Ну, это тебе решать…
– Ну я тоже толком не знаю…
– Вообще ты знаешь, если начистоту… понимаешь, есть в нём, ну…
– Что?
– Ну, не знаю, как сказать…
– Говори, я пойму.
– Страшный он, злой какой-то. Суровый. От него как-то это…
– Что?
– Не по себе. Очень муторно как-то. Всего выворачивает…
– Ну и что ж делать?
– Слушай… я, вообще-то, не знаю…
– Ну?
– Давай его обратно закопаем.
– Закопать?
– Ага. Точно говорю – лучше будет. Поверь мне.
– Серьёзно?
– Точно говорю. Поверь.
– Серьёзно?
– Абсолютно. Давай закопаем. Пусть так будет.
– Значит, закопать?
– Закопать.
– Ну что ж, тебе видней.
Прочитав рукопись, Антон посидел немного, потирая виски и топыря губы, потом встал, свернул листы трубкой, надел чехол, обмотал резиной, убрал в сундучок и, прихватив лопатку, пошёл к старой яблоне.
Над головой пролетел дикий голубь и скрылся за бором…
Часть четвёртая
Времена года
Январь блестит снежком на ёлках,
Сосульки тонкие висят,
Сверкает солнце на иголках
И настом валенки хрустят.
Вдали ползёт тяжёлый поезд —
Трудолюбивый лесовоз,
Вкруг сопки, словно длинный пояс,
Под гулкий перестук колёс.
Везёт он тёс в далёкий город
Через бескрайнюю тайгу,
Сквозь бурелом, заносы, холод,
Через слепящую пургу.
Ползёт уже шестые сутки
И приближается к Москве,
Минуя светофоры, будки,
Дома, машины и шоссе…
И вот окраины столицы,
Огни вечерние горят.
Перроны, виадуки, лица —
Мелькают, едут, говорят.
Заснеженный вокзал полночный.
Остановился тепловоз.
Таёжный лес – смолистый, прочный —
Москве в подарок он привёз.
Февраль кричит
в моей ночи
сырою чёрной ямою…
Судьба – кричи
и не молчи,
не лязгай мёрзлой рамою.
Скрипит кровать…
Мне воровать
вот в эту ночь не хочется.
Лишь убивать,
лишь убивать,
лишь убивать
всех дочиста!
Лишь жать
на спусковой крючок
и видеть розы выстрелов.
Потом – бежать,
потом – молчок,
за пазуху – и быстренько…
Март.