Дорогие сердцу лица. Михаил Зайцев
не кружись,
А жизнь пошла вверх дном,
Другою стала жизнь.
Идет по льду рыбак,
Не аки посуху,
Поймать за просто так
Рыбешек на уху.
Пробурит крепкий лед.
И на зеленый свет
Рыбешка подплывет,
А света вовсе нет.
Несладко подо льдом
Барахтаться в воде,
Вся жизнь идет вверх дном,
Как, впрочем, и везде.
«В повседневных трудах и заботах…»
В повседневных трудах и заботах
О ночлеге, любви, бутербродах
Забывал он на небо взглянуть.
Прижимался к земле. И все глубже
В землю плотью входил. И все глуше
Покрывался забвением путь.
И, смешавшись с землей без остатка,
Облегченно вздохнул и украдкой
На далекое небо взглянул.
Там, в пространстве колеблемом, кто-то
Над своей бесконечной работой
Одинокую спину согнул.
К небесам прижимался. Все глубже
В небо плотью входил. И все глуше
Заунывную песню тянул.
В небесах растворясь без остатка,
Облегченно вздохнул и украдкой
На далекую землю взглянул.
«Оторванный от неба и земли…»
Оторванный от неба и земли,
С издерганной, измученной душою
Стою понуро в солнечной пыли
Над малой родиной и – над большою.
Мне б от обиды крикнуть в небеса!
Но голос мой уже настолько дальний,
Что различимы больше голоса
Пустых надежд, напрасных ожиданий.
Мне бы упасть, лицом к земле припасть!
И захлебнуться бы слезою душной.
Но надо мною беспредельна власть
Всеобщего молчанья, равнодушья.
И у кого мне с горечью спросить
О том, как стал я холоден к народу
И через сколько пропустили сит
Мою необозримую свободу?
Мне бы спросить об этом у небес —
Но небеса унижены и смяты.
И вместо грома вездесущий бес
Устроил барабанные раскаты.
Мне бы спросить об этом у земли,
Но мечется земля, твердит землица:
«Сыны мои, ну как же вы могли!..»,
А что «могли» сказать, как мать, стыдится.
Муж
Домой придет – посмотрит колко,
Хмурной – уставится в окно.
Жена забегает – иголка
Сшивает жизни полотно.
– Чего разбегалась?
– Да как же?! —
На стул опустится без сил.
Сейчас он скажет, скажет, скажет:
«Да, не люблю. Нет, не любил».
Но он молчит. И вдруг украдкой
Посмотрит, выдохнет:
– Жена…
Ей так тепло и так ей сладко,
Что до озноба – холодна.
«Полетим, полетим над чужою страной…»
Полетим, полетим над чужою страной,
На других поглазеем, себя всем покажем,
Ну а то, что увидим, и Богу не скажем,
Возвратимся