Дорога в лето. Эмери Лорд
а единственный огромный чемодан – в багажнике.
Ди сама придумала, каким должно быть внутреннее убранство автобуса. По обе стороны стоят мягкие кожаные диваны, такие же, как в гостиной ее родителей. Дальше, в глубине салона – маленькая столовая в стиле ретро и крошечная кухонька с раковиной и холодильником, набитым всякой всячиной.
Я плюхаюсь на диван с правой стороны и устраиваюсь среди подушек, обшитых тканью с цветами, как на обложке альбома Ди. В дальней части автобуса стоит огромная кровать, на которую уже улеглась Пич, а к боковой стене прикреплены две кровати. Ди приземляется на противоположный диван и смотрит в окно на своих родных. Они ее не видят, но Ди приставляет ладонь к стеклу. Рядом с ней лежат два телефона, с которыми она никогда не расстается: один личный, другой рабочий. В личном – всего несколько номеров. Автобус трогается, провожающие машут руками. Ди машет в ответ, хотя никто, кроме меня, ее не видит. Водитель нажимает на сигнал, и мы отправляемся в путь.
Ди не отрывает взгляда от окна. Мимо проплывают знакомые кадры: центральную часть города сменяют улицы восточной окраины нашего городка Нэшвилла: раскидистые деревья, поля, домики с американскими флагами. Небо мрачнеет, Ди тоже. Она в отчаянии заламывает руки с глянцевыми розовыми ногтями.
В реальной жизни у Ди нет блестящего розового маникюра, у нее всегда грязь под ногтями после игр с братьями. С макияжем после недавней пресс-конференции, со слишком темными для тона ее кожи накладными ресницами Ди похожа на свое высококонтрастное изображение. Светлые волосы свободными волнами падают на плечи, точно как у меня. Разница лишь в том, что по цвету Ди напоминает американский пейзаж. Глаза у нее голубые, как наше летнее небо, а волосы – словно пшеничные поля Теннесси, золотистые с вкраплением русых прядей. У меня почти черные волосы и коварные зеленые глаза. В сказке она была бы доброй феей, а я больше гожусь на роль троюродной сестры злой ведьмы, которая вечно все портит.
Ди о чем-то напряженно размышляет, машинально поглаживая свой талисман. Короткую тоненькую цепочку с маленькой золотой подковой подарил ей на четырнадцатилетие Джимми, и она всегда надевает ее на выступления. Моей подруге идеально подходит это изящное и простое украшение, без которого ее уже невозможно представить, как без шрамика на подбородке или веснушек на плечах.
– Послушай, – говорю я, сообразив наконец, что ее гложет, – эта журналистка – полная дура. Ты видела ее волосы?
Ди пытается сохранять серьезность, но не может сдержать улыбку. Я – как чертик на ее плече, всегда рада сказать что-нибудь такое, о чем она и подумать боится со своим южным воспитанием.
– Знаешь, я не хочу по нему скучать. Из-за этого я становлюсь слабой и жалкой.
– Знаю.
Говоря о Джимми, она почти никогда не называет его имени. Ей и не нужно. Это всегда «он». В каждом разговоре, в каждой песне.
– Я сама виновата, что написала эти песни. Конечно, люди будут спрашивать. Мне просто нужно смириться.
Вспоминая